«Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное

Рука — успокоительно на плечо, поглаживает. Из глубины комнаты — кажется, там дверь — еще фигура, такая же белая, длинная. Еще длиннее, чем первая.

— А, в себе? Здрасте!

— Кто вы такие? Куда я попал?

— Не волновайтесь. Мы — друзья. Все хорошо.

— Где я?

— Мы — друзья. Вы — в госпиталь. В больнитце. Все хорошо.

— Больница? Какая больница?

Лица наклоняются друг к другу. Перешептывания. Кто-то щупает пульс, кто-то заглядывает в глаза. Чья-то рука — на лоб, другая — ко рту со стаканом остро-пахнущей жидкости. Разговор на чужом языке. — Ай-я? — Ай-я.

— Ай-я? — Ай-я.

— Да, вы здоров. Мы скажем. Да, мы скажем сразу. Только спокойно, не волновайтесь.

— Я не умер?

— Да, вы умер. Но теперь вы опять живой. Вы умирал, были мертвый, долго. А теперь… Спокойно, мы скажем. Теперь — вот: вы — воскрешенный.

— Я?

— Спокойно. Мы — людьи. Вы — тоже. Опять живой. Все — как раньше. Вы — воскрешенный.

Два лица. Одно — узкое, некрасивое, лошадиная челюсть, сплошь лысое. Из ноздрей — редкие черные волосы. Другое — подальше. Мальчик. Серьги в ушах.

— Вот, мы скажем. Вы очень долго был мертвый. Очень долго. Теперь — ну, по ваш счет — теперь год три тысяча — сто — седемь. Теперь вы находитесь…

А, обморок? Зачем волновайтесь, я ж говорил… Пройдет, ничего.

***

Странно: рука. Лежит вдоль тела, отчетливо ощущается тяжесть. Если захотеть, можно ее приподнять: своя. Вот так, положить на грудь. Можно шевельнуть пальцами. Сперва один — указательный, потом другие. По очереди. Не хочется по очереди — можно иначе, как попало.

И — глаза. Видят ясно. Потолок — стеклянный, поперек — переплеты. Всего два на весь потолок, против света кажутся черными. Узенькие, двойные. До потолка сколько будет? Сажени четыре, немного меньше. Скажем, три с половиной…

А в теле, в теле — сердце. Переваливается: тук-к, тук-к. Воздух бежит: нос — носоглотка — легкие. Слабый запах в воздухе, немного пряный. Корицей — не корицей…

— Воскрешенный? Что за глупости? Какой воскрешенный? Как? Где? Почему?

***

— Скажите же толком, как я сюда попал?

— Очень просто. Я говорю: был мертвый, теперь, — раз-два, — делали анализ, делали тело, потом воскрешали.

— Кто воскрешал? Вы?

— Нет, не я. Я — переводчик только, переводчик, специалист по древне-европейски язык. Восточный Европа — русски, польски, германски язык. Мой имя — Аида.

— А кто ж воскрешал?

— Воскрешал Южный Воскресительный Компани. Пульс сто и две. Сегодня вам вредно, надо спокойно. Завтра подробно рассказываю, завтра сообщаю программа. Теперь вам надо засыпать, много засыпать. Завтра лучше. Если для вас что-нибудь надо — тут звонок. Кто-нибудь будет сейчас приходить. Вот здесь стакан с питательный жидкость, если голод. Здесь простой вода.

— У вас папиросы нет?

— Папирос? Что такое папирос? Нет, нет папирос. Спокойный ночи. Хорошо засыпайте.

***

Свет притушен. Никого в комнате нет. Где-то журчанье. Вентилятор? Неудобно лежать. Гамак не гамак, что-то плетеное из светло-серых пружинок. Ни подушки, ни матраца. Мягко, ткань по форме тела, как резина, а неудобно. С непривычки, должно быть.

Тело и ноги под скользкой, блестящей материей. Шелк? Ну-ка, долой ее. Тело. То самое, прежнее?

Колени немного врозь. Бугорок-косточка на левом подъеме. Грудь, ямка под ложечкой. Как будто все прежнее, только моложе, упруже, как в двадцать лет было. Волос на груди нет. Сбрили? Вероятно, теперь не в моде, — уничтожают. Голова и лицо тоже бритые. Интересно, есть шрам от нарыва за ухом? Нет, шрама нет. Во рту тоже что-то неладно. Словно едой переполнен. Ах, вот что: зубов многих не хватало, теперь все на месте. Даже как будто без пломб…

Но, все-таки, тело — то самое; безусловно, вне всяких сомнений. Чувствуется, ощущается, полнейшая внутренняя убежденность. Вот, даже голос прежний: а-а-а… Тише, не разбудить бы…

И — память. Вчера, ведь, вчера умирал. Не кто-нибудь другой, это самое существо, с этими коленями и ногами. Комната, обои зеленые… Жена плакала… Тысячу лет назад плакала? А где же она? Воскрешена? А другие? Всех воскрешают? Зачем? Что же теперь?

***