Я (почти) в порядке

Опираясь на поддержку родителей и воспользовавшись новым лекарством, которое ему помогало, Рай пережил праздники и обнаружил, что предвкушает скорое потепление. Весной он познакомился с женщиной, с которой ему нравилось проводить время после работы. Она была хорошенькая, умная и веселая, они вместе смотрели легкие фильмы и подолгу ходили по сложным маршрутам, однако ей по работе – она трудилась в отделе продаж фармацевтической продукции – пришлось уехать в Индианаполис. Она намекала, чтобы он поехал с ней, но пока он решил не уезжать из Нашвилла. В ресторане, где он работал, у него появился близкий друг, и Раю нравилось проводить время с ним, его женой и их родственниками. Квартира Рая находилась в десяти минутах ходьбы от ресторана, и ему нравился знакомый ласкающий душу хаос его поварского расписания вместе с традицией покупать в субботу днем перед работой кофе в кафешке на углу и поздними воскресными вечерами возвращаться пешком домой. Он был занят в течение недели – выходные были в понедельник и вторник – и это занимало его мысли ровно настолько, насколько ему было нужно. Когда у него появлялось желание побыть среди людей, он мог его осуществить. А если хотелось побыть одному, это тоже было возможно.

Рай начал посещать небольшую церковь недалеко от дома, и кое-кто из членов конгрегации знал его историю. Он изо всех сил старался проникнуться «Первым посланием к Фессалоникийцам» (глава 4, стихи 11–12.) «…и усердно стараться о том, чтобы жить тихо, делать свое дело и работать своими собственными руками, как мы заповедовали вам; чтобы вы поступали благоприлично перед внешними и ни в чем не нуждались».

В больнице он начал рисовать. Это было лечение искусством. Он не слишком задумывался, а просто водил кистью по холсту, и ему это нравилось. Мог просто закрасить весь холст одним цветом, потом покрыть другим. В его квартире вдоль стен стояли холсты. Некоторые висели на стенах. Запах краски успокаивал его, напоминая о мечтах и о будущем, которое раньше было для него пустым листом.

Рай размякал, но тут же резко остывал до твердого льда, когда видел ребенка возраста Бренны, и понимал, что так будет с ним всегда. Бренне было бы семь; Бренне было бы семь с половиной. И то же самое происходило, если ему встречалась женщина, напоминавшая Кристину. Глаза Кристины, волосы Кристины, лицо Кристины. Кристине было бы тридцать. Злая арифметика скорби никогда не сходилась с ответом. И всегда будет чувство, что Кристина и Бренна уехали в долгое путешествие, не взяв его с собой, и никогда не вернутся.

Но наступит день. День, когда и у него будет туда билет.

* * *

Он получил голосовое и другие сообщения Талли про музей искусств и даже решил ответить «я тоже тебя люблю и приеду если ты уверена что это о’кей». Четырежды набирал и удалял текст, пока не отложил мобильник, так его и не отправив. Услышав это, Хантер стал уговаривать Рая поехать в Луисвилл. «Похоже, что ты ей действительно небезразличен… тебе придется это признать. Тут ничего не поделаешь. А тебе она тоже небезразлична? Если да, тебе стоит поехать, вот и все дела. Она тебя попросила. Чувак, поезжай!»

Воскресный день в луисвилле, в музее искусства дж. Б. Спиида

Дождливая погода. Хеллоуин. До пятнадцати минут второго Талли зависла возле Бранкузи, а раньше наведалась к Шагалу, Поллоку и Пикассо. В слинге у нее была дочка Андромеда Ли, или просто Андромеда, которой теперь было три месяца. Талли удочерила девочку, родившуюся в Луисвилле у матери-подростка, с которой Талли планировала оставаться на связи. Талли взяла младенца домой на следующий день после ее рождения. Родные и подруги устроили для Талли и Андромеды вечеринку по случаю появления ребенка дома и осыпали их подарками: одеждой, мягкими игрушками с перезвоном и мягкими бамбуковыми одеяльцами. Нико тоже был рядом, наполняя дом такой любовью, что у Талли сжималось сердце.

Нико больше присутствовал, чем отсутствовал, и втроем они вили гнездышко, создавали в ее доме семью. А Андромеда вполне походила на обитательницу небес – пучки черных кудряшек, сияющая золотисто-коричневая кожа – младенец, сотканный из солнечных лучей. Нико был совершенно покорен, называл ее popje[82] каким-то особенным томным и тихим голосом, который приберегал только для нее.

* * *

В машине у Рая лежал подарок – золотой холст. Он рисовал для Талли – цвет ее энергии. И сразу заметил ее среди толпы. Она остригла волосы. Золотом сверкало его чувство, когда он смотрел на нее, когда предвкушал, как расскажет ей, что собирался воспользоваться предложением Лионела вложить деньги в ресторан. Она была великолепна среди огней галерейного освещения. Сфумато, тончайшее произведение искусства. Когда она повернулась, он увидел младенца в слинге из материи цвета лаванды. Она покачивалась возле Бранкузи, как при легком бризе. Он прошептал ее имя.

* * *

Рай.