– Ну да… идеальное ее описание.
Он дал волю воспоминаниям, и Талли, казалось, тоже – оба были потрясены тишиной, весомостью разговора и лицом Барбры на экране. Талли снова заговорила, попросив Эмметта рассказать, что ему нравится в самом себе.
– Я умею хозяйничать на кухне, – сказал он.
– Это точно. Что еще?
– Ответ неверный?
– Да нет! Просто интересно, что еще ты скажешь.
– Э-э… я трудолюбивый. Я не делаю что-то абы как. Если не считать прыжка с моста… да-а, это, конечно, было абы как, но виноват в этом не только я. Часть вины на тебе, посуди сама, – улыбаясь, сказал он. Ей явно было не по себе, но он продолжал улыбаться. Он все улыбался и улыбался, пока она не ответила ему улыбкой. – Давно бы так, – сказал он.
– Мне шутка не понравилась.
– Извини. Но вот да. Обычно я эмоционально вынослив. С легкой душой. Обычно могу справиться с… гораздо бо́льшим. Раньше справлялся.
– С легкой душой. Я вижу это в тебе, но у всех нас бывают моменты слабости, это уж точно.
– Что тебе нравится в самой себе? – спросил он.
Она не спешила с ответом, обдумывая его.
– Ну… я терпелива и редко бываю с кем-либо груба. И стараюсь находить в людях хорошее, даже когда мне больно.
– И поэтому ты не прибила своего бывшего мужа, пока он спал?
– Именно поэтому. А когда мне становится одиноко, я провожу много времени с Лионелом и его семьей, – сказала Талли.
– Сколько у брата детей?
– Один. Мальчик. Шесть лет. Этот симпатичный свитерок я вяжу для него. – Талли приподняла пряжу и спицы, потом схватила телефон. Полистав немного, она показала Эмметту фото маленького темнокожего мальчика с широкой улыбкой на лице и без некоторых зубов. – Его зовут Ривер[46]
… и надеюсь, что имя не станет ассоциироваться ни с чем таким из-за вчерашнего моста. Можно мне продолжить?– Да. И, кстати говоря, других таких, как ты, больше нет. – Эмметт взял у нее телефон и внимательно посмотрел на фото Ривера – мальчика, чьи изображения были на холодильнике в нескольких экземплярах. – Очень милый. – Он чувствовал себя так, будто его душу разорвали одним рывком и вычерпали до дна.
– Ты ничего не говорил о братьях и сестрах. У тебя их нет?
Вокруг плясали блики свечей. Дом волнообразно колебался и мерцал, как будто их пожирало пламя.
– Ты себя нормально чувствуешь? – спросила Талли.
– Бывает, кружится голова. – Он поднял тяжелые веки, сосредоточил взгляд на ней.
– Я принесу воды, – сказала она, направляясь в кухню.
– От меня слишком много хлопот. – Он пошел следом за ней.
– Да нет. Я хочу помочь, но ты должен мне позволить. Ты на антидепрессантах? От них бывает головокружение. Сядь. Я сделаю еще чаю, – сказала она. Протянув ему стакан воды, она подошла к столу, подвинула ему стул. Поставила чайник.
– Я не на антидепрессантах, – садясь, сказал он. Сердце билось так, как будто он бежал. Края, обрамляющие окружающий мир, свернулись внутрь, вокруг потускнело. Талли тоже села.
– А когда-нибудь принимал?
– Да нет.
– Нет ничего хуже приступов головокружения.
– Нет, у меня нет ни братьев, ни сестер. Я единственный ребенок.
– Уверен, что не хочешь, чтобы я отвезла тебя в больницу? Можем поехать, если тебе нехорошо, – предложила Талли.
– В больницу мне не нужно, мисс Талли, спасибо. Передайте мне, пожалуйста, рюкзак.
– Ты не против, чтобы я его принесла?
– Нет. Принесите его мне, пожалуйста, – сжав голову руками, попросил он.
Талли
Рюкзак оказался возле дивана. На нем расположилась Пэм. Талли извинилась, что пришлось потревожить кошачий сон, и погладила кошку по голове. На кухне она осторожно положила рюкзак у его ног.
– Я покажу тебе, что в нем. Это нестрашно. Просто вещи. – Он расстегнул передний карман и вытащил гремящий таблетками оранжевый пластиковый пузырек без этикетки. – Лекарство от аллергии и бета-блокаторы. Последние регулируют сердце и адреналин. Доза маленькая, но от них бывает головокружение. – Он проглотил круглую оранжевую таблетку, запив ее водой.