Я подарю тебе землю (ЛП)

Затекшее от долгой неподвижности тело отказывалось служить. В конце концов она неуклюже выбралась наружу. Голос командира стражи зазвучал вновь.

— Такова ваша судьба. Здесь вы будете жить до самой смерти, если Господь не решит иначе.

— Где я? — спросила она.

Садясь в седло, стражник ответил:

— У вас будет достаточно времени, чтобы это выяснить. А мы не хотим здесь задерживаться ни единой лишней минуты.

С этими словами он развернулся и поскакал прочь вслед за своими людьми.

Когда карета и всадники с факелами скрылись вдали, Эдельмунду окружили мрак и безмолвие. Ночь была черной и непроглядной; ни единой звезды не было видно на небе, что показалось ей дурным предзнаменованием. Холод пронизывал ее бедное тело до самых костей, зубы стучали, издавая единственный звук у этой гнетущей тишине. Стражник, говоривший с ее конвоиром, удалился в бревенчатую сторожку на узкой тропе. Чуть дальше виднелись конические крыши двух шалашей, тоже, видимо, служивших убежищем для стражников. Эдельмунда не знала, где находится и что означали зловещие слова конвоира.

Но она решила, что пытаться разговорить стражника — занятие бесполезное. Эдельмунда по-прежнему не представляла, где находится, и оставалось только идти вперед. Мало-помалу ее глаза привыкли к темноте. Вдали она различила силуэт горного хребта, окружающего это место со всех сторон. И вдруг ее сердце радостно забилось: далеко впереди она увидела свет! Два или три тусклых огонька, едва различимые вдалеке. Эдельмунда нетвердым шагом направилась в сторону этой призрачной надежды, стараясь ступать как можно осторожнее, чтобы в темноте не споткнуться о корягу или не свалиться в яму.

По мере ее приближения сидящие вокруг ближайшего костра смутные силуэты приобретали более четкие очертания. Одна из теней подбрасывала дрова в огонь, на котором стоял горшок с каким-то варевом, а другая помешивала в горшке деревянной ложкой, чтобы варево не подгорело. От запаха съестного у нее потекли слюни: ведь она не ела уже много часов.

Треск ветки под ее ногой заставил кашеваров насторожиться. Оба человека подняли головы и уставились на Эдельмунда. В свете костра она увидела, как оба накинули на головы капюшоны, поспешно собрали пожитки, подхватили за обе ручки горшок с варевом и скрылись в одной из пещер, которые во множестве виднелись в каменистом склоне горы. Эдельмунда подошла к покинутому костру. По спине у нее побежали струи холодного пота, когда она заметила, что из зева одной из пещер за ней наблюдают несколько пар глаз. Внезапная радость охватила все ее существо: она здесь не одна! Здесь есть и другие люди. Отбросив последние сомнения, она направилась к свету.

— Сюда! Ко мне! — закричала она. — Ради всего святого, спасите христианскую душу!

Ужасные звуки, смысл которых ей был прекрасно известен, заставил ее остановиться. Обитатели пещер принялись греметь костяными погремушками и стучать посохами с навершиями в виде черепов, давая ей понять, что это место — не что иное, как лепрозорий.

В эту минуту в ее памяти всплыли слова конвоира, смысла которых она поначалу не поняла: «Мы не хотим здесь задерживаться ни единой лишней минуты». Одновременно до нее дошло, и какую одежду ей вручили. Она была сшита из мешковины — так одевались прокаженные. Последняя капля переполнила чашу ее страданий, колени Эдельмунды подкосились, и она потеряла сознание.

Она не знала, сколько времени пролежала без чувств, как вдруг ощутила, как лица коснулось что-то влажное. Открыв глаза, она увидела склонившуюся над собой фигуру в бурых лохмотьях и с посохом, украшенным навершием-черепом. Незнакомец протирал влажной губкой ей лоб. Эдельмунда подняла голову.

— Кто ты такой? — спросила она.

Тень ответила — сухим, дребезжащим голосом:

— Неважно.

— Тогда скажи, где я?

— В колонии прокаженных, за рекой Монтсени.

Кровь застыла у неё в жилах, едва она услышала эти слова. То, что прежде было лишь смутным подозрением, теперь оказалось страшной правдой. Теперь до неё наконец полностью дошёл ужасный смысл последних слов Монкузи.

А тень между тем продолжала:

— Должно быть, ты совершила ужасное преступление, если тебя приговорили к подобной участи — худшей, чем смерть.

Эдельмунда разрыдалась.

— Единственное мое преступление в том, что я, как верная собака, служила моему хозяину, выполняя его приказы, а он за это меня покарал.

— Значит, это был плохой хозяин.

Женщина принялась раздувать гаснущие угли костра. Тем временем, закутанные в мешковину тени робко приближались, не рискуя, однако, войти в круг света, который отбрасывали тлеющие угли.

— Если ты голодна, мы дадим тебе еды. Все, кто попадают сюда, рано или поздно подхватывают ту хворь, что терзает нас всех. Выбраться отсюда нельзя: отсюда ведёт лишь одна дорога — через горы, и ее день и ночь охраняют люди графа, которые тоже в каком-то смысле наказаны. Кто-то — за дезертирство, но большинство — за дуэли со смертельным исходом. Короче говоря, если останешься снаружи, то очень скоро умрешь от холода; если пойдёшь с нами в пещеры — умрешь от проказы, но несколько позже. Выбирай.