Я подарю тебе землю (ЛП)

Альмодис поприветствовала их легким поклоном, и в тот же миг Марти, сам не понимая почему, преклонил колено перед могущественной графиней. Ольдерих и Монкузи, более привычные к дворцовым порядкам, остались стоять со шляпами в руках, ожидая, пока графиня с ними заговорит.

После традиционных приветствий сиятельная дама произнесла с достоинством королевы:

— Ну что ж, сеньоры, как именно вы собираетесь сделать Барселону самым блистательным городом Средиземноморья?

Слово взял Ольдерих де Пельисер.

— Видите ли, сеньора. Вчера вы пожелали, чтобы в день приезда блистательного гостя Барселона сияла огнями, а тот, вернувшись в Севилью, с восторгом поведал своему монарху, как богата и могущественна Барселона.

— Да, я так сказала, и именно это собираюсь сделать.

— Ну что ж, тогда я предоставляю слово нашему сиятельному смотрителю рынков, благодаря которому я теперь имею возможность предложить вам эту чудесную вещь.

Альмодис взглянула на Монкузи, удивленно приподняв брови.

— Сеньора, я всего лишь посредник, идея принадлежит моему юному подопечному, Марти Барбани, который пока ещё не имеет звания гражданина Барселоны, но все же я решился вам его представить.

Зеленые глаза Альмодис в упор посмотрели на Марти, и он внезапно ощутил сильнейшую волну флюидов, исходящих от этой дамы.

— Говорите, — произнесла она.

— Ну что ж, сеньора, — начал Марти. — Я — сын Гийема Барбани де Горба, верно служившего графу до самой смерти, как до него служил его отец. Я прибыл в Барселону около пяти лет назад...

— Молодой человек, меня не интересует ваша родословная, и у меня нет времени выслушивать ваше жизнеописание. Говорите по существу — о том, что касается приема, который я поручила подготовить вегеру и советнику, ведь именно для этого они предоставили вам слово.

Монкузи, преследуя собственные интересы и видя, что дело приобретает нежелательный оборот, решил вмешаться:

— Именно это я и собираюсь сделать, сеньора, и я прекрасно понимаю, что сейчас не время для утомительных отступлений. Если же вы пожелаете узнать подробнее о личных качествах сеньора Барбани, можете расспросить об этом Эудальда Льобета, которого вы хорошо знаете.

Услышав имя своего духовника, Альмодис тут же сменила тон:

— Вы знакомы с доном Эудальдом?

— Он был другом моего отца, прежде чем стать священником, — ответил Марти, — и хранил у себя отцовское завещание.

— Об этом вы мне потом расскажете, — смягчилась Альмодис. — А сейчас давайте вернёмся к интересующей нас теме.

Повинуясь приказу сеньоры, Марти приступил к делу.

— Видите ли, во время одной из моих поездок я имел случай заключить торговую сделку за пределами Леванта и стал обладателем уникальной вещества, которое, если вы сумеете им распорядиться, поможет сделать Барселону одним из самых передовых городов Средиземноморья.

— И в чем же его преимущества?

— Если опустить в него фитили из шерстяных нитей, то они горят намного дольше и дают более яркий свет, чем свечи или обычные факелы, и в конечном счёте такие светильники обойдутся намного дешевле.

И тут вмешался Монкузи — разумеется, отстаивая собственные интересы.

— Если установить такие светильники на углах улиц и на площадях, будет намного удобнее следить за порядком в городе, и людей для этого потребуется гораздо меньше, а как известно, людей у нас и так не хватает.

— Это пойдет на пользу городской казне, — добавил Ольдерих.

— И когда же я смогу увидеть это чудо? — осведомилась графиня.

— Если пожелаете, сеньора, то хоть прямо сейчас, — ответил Марти.

— Так идемте!

— Все уже готово, — заверил Монкузи. — Мы решили, что будет лучше, если вы все увидите собственными глазами.

— И где вы можете показать, как горят эти светильники?

— Если вы не возражаете, на конюшенном дворе.

— Прекрасно!

— В таком случае, с вашего позволения, я пойду вперёд, чтобы закончить необходимые приготовления. У входа во дворец меня ожидают двое моих людей со всем необходимым. А когда вы спуститесь, то все увидите и не потеряете ни минуты своего драгоценного времени.

— Хорошо, Марти. Дворецкий вас проводит.

Марти Барбани удалился готовить к показу свои светильники — пятясь спиной, как учил его советник, непревзойденный знаток дворцового этикета.

75

Эдельмунда

Ненависть переполняла сердце Эдельмунды и давала ей возможность чувствовать себя живой. Память возвращала ее в тот день, когда началось ее падение в бездну.

В тот роковой день ее везли в карете — кое-как одетую, с растрепанными волосами, с глазами, полными ужаса и негодования. Две мысли терзали ее душу. Прежде всего — страх перед неизвестностью: ведь она понятия не имела, куда ее везут и когда она сможет вернуться в Барселону. А вторая — жгучая обида от несправедливости: ведь единственным ее преступлением было то, что она неукоснительно исполняла приказы своего хозяина, и он прекрасно это знал. И если все пошло не так, как он рассчитывал, то ее вины в этом нет, почему же она должна расплачиваться за вспыльчивость и несдержанность своего хозяина? Почтенная и образованная женщина вроде нее не заслуживает участи изгоя.