Я подобрал это на свалке

А за что они превратили несчастных колонистов-трудоголиков в своих злейших врагов — эти зажравшиеся, изнеженные, и избалованные вседозволенностью, и безнаказанностью, «жители Метрополии»?

Неужели не поделили пару вшивых центов от прибыли?! Или… Пытались подавить уже вспыхнувшие восстания?

Я повозмущался. Мать меня быстренько заткнула, припомнив и Конкистадоров в Америке, и аборигенов в Австралии. И даже североамериканских индейцев. И пресловутых «афроамериканцев».

Иногда я жалею, что она никогда ничего не забывает. А иногда — хорошо, что мне не нужен Главный Университет Истории и Социологии Содружества. Исторические прецеденты…

Вразумляют.

Словом, можно быть врагами — и лютыми врагами — даже принадлежа к одной расе. Ну, или биологическому виду. Или даже — религии. Вспомнить хотя бы протестантов и католиков…

А можно — взаимовыгодно сотрудничать, например, даже с земляными червями — как на Тартаре-5!

Поскольку находками я оказался не избалован (мягко говоря), решил попытаться хоть что-то узнать, или поискать в «Метрополии» — то есть на Родине. Хотя какая, к чёрту, Родина — так и Чужие не смогли бы напакостить. А иногда даже с ними можно договориться.

Челнок посадил, чтобы раньше времени не пугать народ, подальше от Логова. Иначе эту мрачную, и явно природную, пещеру назвать трудно.

Местность, где добывали себе пропитание Охотники Племени, отличалась дурацкой живописностью: все эти пахнущие хвоей, мхом и листвой (ну, не знаю, как вам, а мне, после механических запашков трюмов «Лебедя» здесь — сущий рай!) леса, зелёные луга с пугливыми антилопами-конями-баранами, ручьи, водопады, и прочая экзотика порадовали бы поэтов и последователей Торо. (Философ был такой. Кажется 19-го века. Ратовал за простую и скромную жизнь на лоне Природы…)

Но скраппера такой хренью не порадуешь. Роскошный вид Природы никому не продашь. Разве что я был бы ещё и художником. (А что: многие наши на старости лет балуются. Мало им сверхчеткого стереофото: хочется и «для себя запечатлеть — «неповторимый колорит» и всё такое прочее…)

Пришлось тащиться пешком добрых пять миль. И по дороге ещё застрелить мерзкого на вид тигра, вдруг почему-то решившего, что раз я двуногий, и пистолета не видно снаружи — не смогу противиться его желанию пообедать. Мною. Ага, наивная скотина.

И — тяжёлая. Так что пришлось тащить его до Пещеры добрых две мили: должен же я сделать «жест доброй воли» — то бишь, Подарок, Дар, Приношение (называйте как хотите) — племени троглодитов. Чтобы доказать свои мирные намерения.

Так что оставалось надеяться, что этот придурок съедобен. Или хоть шкура пригодится.

Ага, заметили. О!.. У них есть и часовые — вон, заорали, замахали… Копьями. Жуть. Неужели здесь — первобытно-общинный строй? Или — ещё хуже: родо-племенной? Нужно было не полениться, и послать-таки пару жуков-псевдонасекомых для прослушки…

Навстречу мне повыскочили, наверное, все взрослые Охотники Племени. С луками и копьями. А сзади, из тёмной дыры, (Вот уж любопытства у них не отнять никогда и ни за что!) опасливо пялились детишки (косматые, почище обезьянок) и женщины.

Хм… А знаете — женщины у них были… Ничего себе.

Или это мне с долгого одиночества так показалось? Всё не могу забыть Иву…

Мужчины приближались очень быстро, размахивая своими палками, и улюлюкая. Тоже мне — Тарзаны недоделанные. Видать, хотели подбодрить в себе Бойцовский Дух. Да и правильно — мужик я не маленький. Как говорят конкуренты-скрапперы, косая сажень в плечах. И ростом под два метра.

Пришлось всё же остановиться, и, чтобы всем было видно, поднять пустые руки ладонями вперёд.

Вроде, заценили — угрожающе размахивать своим деревом охотнички перестали, и притихли. Это главный на них прикрикнул. Сам же он, как и положено Вождю, вышел вперёд.

Когда до меня осталось шагов пять, разразился речью. Мать, сходу уловив ключевые моменты и слова, переводит через транслятор в ухе:

— О могучий Охотник, в одиночку убивший… э-э… сьобра! (Не знаю, что это обозначает, но звучит — так!) Скажи, зачем ты пришёл в нашу долину, и мирные ли твои намерения? — тут он ещё пораспространялся, какие они сами — хорошие, и сходу предложил присоединиться к ним, и жить и охотиться вместе, особенно, если я — одиночка, покинувший, или оставивший своё Племя.

Речь его поражала. С одной стороны, она изобиловала примитивными словами, типа «еда», «враг», «охотник», «Племя». А с другой… Глаголы в ней присутствовали. А ещё она содержала и чисто абстрактные понятия — вроде «дружбы», «радушия», «мира».

Значит, ещё не всё подзабыли из прошлой, цивилизованной жизни, эти обросшие волосами оборванцы в грязных и плохо выделанных, и жутко вонявших потом, шкурах.

— Переводи, Мать, — я через ларингофон говорил ей то, что хотел выразить, а она подсказывала картавые и звонкие слова. И я уж озвучивал их, стараясь не коверкать.

— Привет вам, храбрые Охотники! Я пришёл к вам из-за гор. Пришёл с Миром. В знак моих добрых намерений примите в Дар этого… э-э… Сьобра! — я же видел, с каким вожделением они на него…