Я подобрал это на свалке

— Ну как — как быть? Превратим их обратно в птичек, да продадим. Тогда цель их жизни — сытная еда и… всё остальное, будет гарантирована. Ксеноленд уж позаботится.

— И… что? Нет ни малейших шансов, что они… в смысле вот в таком виде — разовьются до Цивилизованности? Даже если мы… подбросим им на планету, скажем… Врагов каких?

— Полагаю, что нет. Шансы — я тебе уже сказала. И дело не только в мозге. Посмотри на их размеры.

Видишь — они не выше двух футов. Я думаю, они так измельчали от всё того же безделья! Мне кажется, ни орудия, ни пещеры, ни враги им уже не помогут — я даже опасаюсь, как бы их попросту не съели! Ну, как австралийских дронтов. То есть, деградация и умственная и физическая, зашла настолько далеко, что стала необратимой.

Мрачно разглядывая этих несчастных придурков, причём почти добровольных, я всё не мог решить, что же мне с ними делать.

И так и так получалось плохо.

Всё же… Раз мне нужен совет эксперта, лучше воспользоваться самым надёжным! Собой.

— Мать! Давай следующую дудку. В-смысле, первую. Превратим обратно: этих в птичек, и меня туда же!

Молодец она всё-таки у меня. Даже не спорила. Буркнула только сердито так:

— Лезь обратно в клетку. — и дверцу за мной заперла. Перестраховщица ворчливая.

О-о-ох!.. Нет, больно на этот раз не было, но снова провалялся я без сознания часа три.

А когда очнулся, было это… НЕЧТО!

Вам бы тоже так показалось, побывай вы в шкуре (вернее — перьях!) птицы!

Мать у меня умная — догадалась прямо к прутьям принести большое зеркало. Правда, поставила так, чтобы я не мог дотянуться… Говорю же — умная.

Ну и я не подкачал: как стал орать и беситься, слюной брызгать, глаза закатывать. Даже по полу покатался на спине, дрыгая чешуйчатыми лапами. Тогда она говорит:

— Кого ты собираешься надуть? Я же снимаю твою энцефалограмму. Там чётко видно, какой ты зловредный идиот, опять пытающийся разыграть меня.

Вот так всегда с ней. Подстраховалась. Впрочем — молодец. Заботится.

Открыл я рот, чтобы извиниться, и…

Чёрт! Слова застряли. Вылетает только что-то вроде свиста, рёва и клёкота!

Попробовал ещё. Ага, уже лучше. Даром, что дразнилки могут воспроизводить любую речь.

— Эзвыны, Аат! — говорю, — Даваэ абрадна!

— Ну уж нет, — говорит, — Если сейчас я подую куда положено, все они тоже — снова превратятся в человечков!

Об этом я не подумал. Вернее — подумал, но… Забыл. Вот, значит, как происходит оглупление! Чёрт! Чёрт! Впрочем, я недолго расстраивался — переключился на зеркало.

— Сто зэ дэлат?! — спрашиваю, а сам всё на себя любуюсь. Хвост-то, хвост — какой шикарный! И оперение — яркое, цветное! Прямо радужно переливается! Хорош! Призовой петух! А где мой курятник-гарем?! (шутка.)

Потом думаю — не дай Бог, кто случайно увидит, если Мать, как обычно, делает запись на все двенадцать камер… Нет, кое-кто, конечно, и сейчас увидел — вон, все семь идиотов. Вылупились, как на пряник медовый.

Особенно самки! Только что слюни не пускают…

— Ну, что делать, мы решили давно. Надо подуть в дудочку там, где будешь только ты и она, а эти чтобы её не слышали. Поэтому вылезай-ка, — она отщёлкнула замок клетки, — и иди в челнок. Придётся отвести его на пару сотен миль от «Лебедя». Через вакуум звук уж точно не распространяется.

Потопал я (если полупьяное заплетание можно так назвать) на своих новых ногах-лапах к челноку. Проклятье. Чтобы влезть, пришлось протискиваться — пузо торчало, и крылья мешались! Даже пару перьев потерял — больно!..

Заодно обнаружилось, что когда где-то чешется — фиг почешешь! Или надо садиться, как идиоту, на пол, и ногой (!!!) чесать, например, за ухом. Нет — вы как хотите, а я — за руки!.. Даёшь обратно любимые верхние конечности!

Но вот, наконец, я в челноке. Мать отвела его на пару сотен миль (я, конечно, не удержался при ускорении — опять грохнулся на пятую точку. Хорошо хоть, падать невысоко, да и перья. Мягко.)

Дальше всё прошло как по нотам. Три часа блаженного забытья, и вот я — снова я!

Ох!..

Давненько я не был так счастлив! Мать права — я любитель. Экстрима и острых ощущений. Но сильно нервный. Поэтому первое, что я сделал, вернувшись на корабль, проконтролировал наши запасы рома. Порядок. Полторы бутылки там ещё осталось.

Ну, в смысле, потом, после того, как «проконтролировал». И «полечился».

Мать даже слова не сказала — видела, что я на взводе. А на кого мне злиться, как не на самого себя?! Сам дурак. Скраппер чёртов. Я так Матери и сказал, когда вторую бутылку ополовинивал. На что она поспешила заверить меня, что и пьяного… и трезвого… и даже в перьях — она меня уважает.

Вот и умница. Я даже чмокнул её в центральную консоль. И пошёл спать.

Похмельный синдром отлично сняла очередная таблетка из нашей весьма богатой аптечки.

Захожу в большой грузовой трюм, где мы ставили «социально-бодиформационные» эксперименты. Ага, Мать уже всех пленников снова разъединила по клеткам, и позаботилась покормить. Но видок у них… Странный.

— Ну, как они тут?

— Неплохо. Я рассадила их, чтобы не дрались.

— А что, им опять что-то не понравилось друг в друге?