Я помню...

Курс в то время заканчивался экзаменами. Это, конечно, было довольно мучительно. Студенты хотя и готовились, но усваивали, конечно, мало. Самое главное — они запоминали отдельные, интересные с их точки зрения факты, относящиеся иногда к деталям, а не к главному. Марксистская историческая концепция — связь науки с производством, с потребностями общества, социально-экономический фон развития науки для них было самым трудным, несмотря на то, что они уже прослушали соответствующие курсы исторического и диалектического материализма. Экзамены хотя и были для меня мучительным периодом — надо было побеседовать с 200 студентами, — конечно, содействовали накоплению преподавательского опыта.

В первые годы на прием экзаменов ко мне приходила иногда факультетская комиссия. Я только потом понял, что меня изучали как преподавателя, да еще пришлого на факультете. Конечно, все оканчивалось благополучно, так как члены комиссии сами были малограмотны в области истории химии.

Внимание, которое придавалось в то время истории науки, отразилось и на организационных формах преподавания. В начале 1948 г. я был утвержден заведующим кафедрой истории химии, что лишь прибавило дела. Впрочем, факультет в то время был еще невелик по масштабам, и всякого рода заседаний Ученого совета и других было сравнительно немного.

Что касается исследовательской экспериментальной работы, она занимала меня не в меньшей степени, чем история химии. В физико-химии дисперсионных систем было множество проблем, привлекавших мои интересы. Меня все время, например, мучила мысль, каким образом можно получать осадки при реакциях с заданными (вероятнейшими) размерами частиц. Седиментационный анализ для этой цели был единственным надежным методом, и поэтому его совершенствованию также приходилось уделять много внимания. Интересным был вопрос об исследовании дисперсности высоко дисперсных материалов. Об ультрацентрифуге я, естественно, не мог мечтать. Но мне казалось, что для изучения суспензий и эмульсий она и не нужна. Нужна была тихоходная центрифуга, фиксирующая кинетику оседания. Над ней я думал еще до войны и даже в спокойные часы на фронте. Теперь же я решил приступить к ее постройке, что оказалось очень трудным, так как я не мог располагать квалифицированными конструкторами и мастерами. Все же что-то было построено и даже было получено авторское свидетельство на центробежные седиментационные весы.

Мои аспиранты изучали условия образования осадков в зависимости от разных факторов — концентрации растворов, температуры и прочего. В связи с этим пришлось заинтересоваться кинетикой кристаллизации, и такую тему я дал Т.А.Комаровой, которая с некоторым неудовольствием занялась ею. Только много лет спустя удалось решить, в общем, проблему получения взвесей и осадков с регулируемой дисперсностью. Кроме этого, занимался я и защитными сольватными оболочками. Мне с помощью старушки М.Ф.Футран после огромного числа определений скорости расслоения эмульсий удалось даже рассчитать толщины сольватных оболочек, что заинтересовало, в частности, А.Н.Фрумкина.

Так или иначе, работа шла, мне помогали и фактически выполняли эксперименты по моим идеям аспиранты и двое сотрудников, прежде всего Т.А.Комарова.

Таким образом, в университете работа шла, хотя и медленнее, чем хотелось бы, и эта работа меня удовлетворяла. Шло и время, накапливался по крохам опыт и экспериментальный материал. Я публиковал теперь хотя и немного, но публиковал.

Первые годы в Институте истории естествознания

Моя замдиректорская служба сама по себе пока не требовала слишком много работы. Коллектив Института был маленький. Ученый совет, заседавший (умещавшийся) за круглым столом, собирался нечасто. Директор института, чл.-корр. Х.С.Коштоянц, будучи биологом-экспериментатором, сам, подобно мне, раздваивался в своих занятиях и бывал в Институте далеко не ежедневно.

Работа моя состояла в составлении планов и отчетов, в беседе с немногими ведущими сотрудниками по разным вопросам, в чтении поступавших рукописей книг и статей, в чисто административных делах, подписи переписки, ассигновок и чеков, разных ведомостей. Пожалуй, одной из трудных обязанностей было присутствие по средам на заседаниях Отделения истории АН СССР, в состав которого тогда входил наш институт. Отделением руководил академик-секретарь Б.Д.Греков¹⁸. Обсуждались, естественно, главным образом чисто социально-исторические проблемы, которыми занимались институты Отделения истории. Иногда эти заседания были интересны для меня, иногда же скучны до предела. На этих заседаниях я познакомился со многими историками: Б.Д.Грековым, Н.М.Дружининым¹⁹, И.И.Удальцовым²⁰, И.Э.Грабарем²¹ и многими другими. Особенно приятно было знакомство с М.Н.Тихомировым²², симпатичным, скромным, внешне ничем не выдающимся человеком, но глубоким знатоком русских древностей. С ним я встречался не только на заседаниях Отделения истории АН СССР, но и дома. Мы жили в одном домике на Беговой ул.