Я тоже любил, и дыханьеБессонницы раннею раньюИз парка спускалось в овраг, и впотьмахВыпархивало на архипелагПолян, утопавших в лохматом тумане,В полыни и мяте и перепелах.И тут тяжелел обожанья размах,Хмелел, как крыло, обожженное дробью,И бухался в воздух, и падал в ознобе,И располагался росой на полях.А там и рассвет занимался. До двухНесметного неба мигали богатства,Но вот петухи начинали пугатьсяПотемок и силились скрыть перепуг,Но в глотках рвались холостые фугасы,И страх фистулой голосил от потуг,И гасли стожары, и, как по заказу,С лицом пучеглазого свечегасаПоказывался на опушке пастух.Я тоже любил, и она пока ещеЖива, может статься. Время пройдет,И что-то большое, как осень, однажды(Не завтра, быть может, так позже когда-нибудь)Зажжется над жизнью, как зарево, сжалившисьНад чащей. Над глупостью луж, изнывающихПо-жабьи от жажды. Над заячьей дрожьюЛужаек, с ушами ушитых в рогожуЛиствы прошлогодней. Над шумом, похожимНа ложный прибой прожитого. Я тожеЛюбил, и я знаю: как мокрые пожниОт века положены году в подножье,Так каждому сердцу кладется любовьюЗнобящая новость миров в изголовье.Я тоже любил, и она жива еще.Все так же, катясь в ту начальную рань,Стоят времена, исчезая за краешкомМгновенья. Все так же тонка эта грань.По-прежнему давнее кажется давешним.По-прежнему, схлынувши с лиц очевидцев,Безумствует быль, притворяясь незнающей,Что больше она уж у нас не жилица.И мыслимо это? Так, значит, и впрямьВсю жизнь удаляется, а не длитсяЛюбовь, удивленья мгновенная дань?