Я – посланник

Покачав головой, она продолжает:

– Я раньше была… знаете ли… девушкой без комплексов. А теперь – что ж. У меня трое детей, и я совсем одна.

Она смотрит на качели, и по лицу видно: Энджи представляет себе детскую площадку без детей. Ею тут же овладевает чувство стыда. Похоже, она постоянно себя винит. За сожаления. Ей грустно, хотя детей она очень любит, это видно.

Я понимаю: жизнь больше ей не принадлежит. Она целиком отдана детям.

Энджи смотрит на них и плачет. По крайней мере, она может позволить себе эту маленькую слабость. На губах у нее мороженое, а по щекам текут слезы.

Да, теперь все иначе. И даже мороженое не такое вкусное.

Тем не менее, поднимаясь со скамейки, Энджи благодарит меня. Спрашивает мое имя, а я отвечаю, мол, неважно.

– Ну, неправда, – возражает она. – Я хочу знать.

Приходится сдаться:

– Эд. Меня зовут Эд.

– Вот и прекрасно, – говорит она. – Теперь я знаю, кому сказать спасибо. Спасибо, Эд.

Она продолжает благодарить, но самые прекрасные слова я слышу, уже собираясь уходить. Подбегает Кейзи. Дочка повисает на руке у мамы и говорит:

– Мамочка, мамочка, в следующий раз я дам тебе откусить от моего мороженого!

Почему-то я себя чувствую грустным и опустошенным. С другой стороны, я сделал все, что мог. Мороженое для мамы. Для Энджи Каруссо.

Никогда не забуду «мятный цвет» на ее губах.

Q ♣. Кровь и ярость

Пришло время разобраться с братцами Роуз. Как я уже говорил, ребята, похоже, ни разу не попадали в серьезный переплет. Не оказывались в ситуации, когда нужно защищаться от внешнего врага. Драться между собой – сколько угодно. А что они будут делать, когда в лоб братцу даст кто-то чужой?

У меня есть их адрес.

И телефон.

В общем, я готов к спецоперации.

На следующей неделе мне опять выпадают сплошные дневные смены, так что вечерами я свободен – и хожу к их дому как на работу. Мальчишки только ругаются – не дерутся. Приходится возвращаться домой несолоно хлебавши.

На обратном пути я отмечаю про себя, где находится ближайшая телефонная будка – недалеко.

Следующие два вечера у меня рабочие, и это совсем неплохо. Братцы буквально только что не на шутку подрались, и для следующей серьезной битвы им нужно подкопить сил и злости. Я же хочу, чтобы Гейвин снова выбежал на улицу. Тогда-то я и сделаю свою неприятную, но нужную работу.

Драка случается в воскресенье вечером.

Два часа ожидания – и это наконец-то происходит. Дом вздрагивает от ударов и криков, и всхлипывающий Гейвин выкатывается наружу.

Он идет на то же место – в канаву.

Я за ним.

Моя тень подкрадывается к его ногам, мальчишка ворчит:

– Снова ты…

Я не даю ему шанса продолжить.

Мои руки протягиваются к воротнику и вздергивают Гейвина вверх.

Такое впечатление, что я стою рядом и наблюдаю за собой со стороны.

Смотрю, как заволакиваю Гейвина Роуза в кусты, валю на землю и метелю среди грязи и сухих опавших веток.

Пару раз впечатываю кулаком по скуле, безжалостно бью в солнечное сплетение.

Мальчишка плачет и скулит, моля о пощаде:

– Не убивайте меня, не убивайте, пожалуйста…

Я вижу его глаза, но избегаю встречать взгляд. Бью кулаком прямо в нос – так надежнее, теперь он не будет смотреть на меня. Гейвину больно, очень больно, но я продолжаю месить его кулаками. Мне нужно, чтобы к моему уходу он не мог сдвинуться с места.

Он боится.

И прямо-таки источает запах страха.

Запах поднимается и забивает мне ноздри.

Я прекрасно понимаю, что возмездие не за горами, но у меня нет другого выхода.

Пожалуй, сейчас самое время кое-что объяснить. Дело в том, что до случая с Эдгар-стрит я в жизни человека пальцем не тронул – во всяком случае, никогда никого не бил так, как сейчас. Мне очень неприятно делать это – и вдвойне противно, что приходится бить мальчишку гораздо слабее и младше себя. Тем не менее долг есть долг. И я продолжаю метелить Гейвина Роуза словно одержимый. Смеркается, крепчающий ветер шелестит ветвями кустов.

Парню не от кого ждать помощи.

Только от меня.

А что я могу сделать?

Гейвин получает от меня последний пинок. Теперь он точно не сможет двигаться ближайшие пять или десять минут.

Я подымаюсь, тяжело дыша.

А Гейвин Роуз – нет.

На моих руках кровь. Быстрым шагом я ухожу по улице подальше от кустов. В доме Роузов включен телевизор, его хорошо слышно.

Завернув за угол, я направляюсь к телефонной будке и обнаруживаю, что все не так просто. Там кто-то стоит и треплется.

– Да мне плевать, что она говорит! – кричит в трубку здоровенная малолетка с кольцом в пупке. – Я-то тут при чем?

Ну и что теперь делать?

Я стою и мрачно думаю: «Вали, вали отсюда, дура!»

Девица разражается новой тирадой.

«Так, даю ей одну минуту, – решаю я. – И я захожу в будку».

Она меня прекрасно видит, но ей пофиг. Демонстративно поворачивается ко мне спиной и продолжает трещать как ни в чем не бывало.

«Все. Пора», – говорю я себе и стучу по стеклу.

Она резко разворачивается и выпаливает:

– Чего тебе?

Слово и впрямь звучит как выстрел.

Я пытаюсь быть вежливым:

– Прошу прощения, но мне нужно сделать срочный звонок!

– Да пошел ты в жопу!

Похоже, девушка… э-э-э… не в настроении покидать телефонную будку.