Все товарищи были хорошо подготовленными и культурными офицерами, и с ними было легко работать. Они хорошо знали свое дело, но, как это часто случается, у них установились некие шаблоны и традиции, мешавшие гибкости информационной работы. Я, будучи свежим человеком, довольно быстро отметил некоторые недостатки этой работы. Все сведения находились в распыленном состоянии по отдельным вопросам. Не было сводных документов, отвечающих, например, на такие вопросы: сколько дивизий может выставить против нас та или иная страна, как они могут быть вооружены, в какой группировке и на каких оперативных направлениях развернуты. Это очень важно было знать оперативным работникам Генштаба. Я знал это по собственному опыту оперативных разработок в штабе Ленинградского военного округа. Чтобы определить, сколько войск может выставить противник, нужно сделать фундаментальную разработку, надо на основании точных данных рассчитать военно-экономический потенциал страны; на основании численности населения определить людские военные ресурсы; в результате анализа военно-производственной мощности определить возможное количество производимого вооружения. В итоге определяется возможное количество развернутых дивизий. Исходя из характеристики театра войны и его подготовки определяются основные операционные направления и возможная группировка войск на каждом направлении.
И я засел за разработку таких обобщенных документов по каждой стране. Эти документы получили название «Мобилизационные записки». Мы практически точно определяли масштабы развертывания. Так, по Японии мы определили возможность развертывания в 100 дивизий. Эти данные подтвердились во время войны. В «Записке» по Германии масштабы развертывания на случай блицкрига определялись в 220 дивизий, из них 20 танковых. Война подтвердила нашу разработку: Германия выставила против нас 214 дивизий, из них 21 танковую. Свой метод расчета военно-экономического потенциала страны я видел уже после войны в Академии им. Фрунзе в качестве учебного пособия, но автор, увы, был другой — генерал-лейтенант Онянов. Ну что же — я не предъявил никаких претензий, лишь бы шло нам на пользу.
Особо надо остановиться на одной очень важной детали в работе разведчика-информатора: как не попасть в сети дезинформации противника. Между разведками идет непрерывная война и в мирное, и в военное время. Все разведки стараются обмануть друг друга и засылают по самым различным каналам дезинформационный материал («дезу»). «Деза» изготовляется очень тонко и коварно. В этом участвуют все видные государственные деятели, вплоть до глав государств. Дезинформационный материал обязательно состоит из части совершенно правдивых данных, но, конечно, только тех, которые уже известны противной стороне. Это и подкупает неопытного разведчика. Установив правдивость части данных, он считает весь материал подлинным и таким образом делает ошибочные выводы. Классическим примером такой «дезы» может служить наш горький опыт, когда Советскому правительству перед самым началом войны германская разведка подсунула дезинформацию. Но об этом ниже, а сейчас расскажу, как я чуть было не попал в сети дезинформации японской разведки. Это случилось в самом начале моей деятельности в Разведупре.
Однажды, когда я с головой ушел в составление «мобзаписок», один офицер приносит мне кипу документов — примерно семь томов по 300–400 машинописных страниц — и радостно сообщает:
— Товарищ майор, «соседи» достали мобилизационный план Квантунской армии. Вот он!
Мое сердце радостно затрепетало. Молодцы «соседи», думаю.
Под «соседями» мы понимали зарубежную агентуру НКВД, которая часто направляла нам свои материалы. По «традиции» эти материалы без критики считались ДОСТОВЕРНЫМИ. На этом основании и офицер, доставивший мне документы, был в восторге, он не сомневался в их подлинности.
Но я был «новичок» и не знал здешних традиций. После первой волны радости я весьма критически отнесся к этой горе «томов». А при беглом осмотре документов мне вдруг вспомнилась давняя история, когда разведка царской армии уже купила однажды за золото японский «мобилизационный план», оказавшийся обыкновенным несекретным полевым уставом. Это воспоминание меня и насторожило.
Взял я присланные материалы и начал сличать с имеющимися данными, искать, что нового по японской армии дают эти документы. Оказалось, что ничего нового и важного в них нет. Были указаны давно известные номера пехотных дивизий, и ничего больше. Зато философских рассуждений о возможных вариантах отмобилизации и развертывания очень много. Причем направления возможных главных ударов указываются неправдоподобные, на не подготовленном тогда театре войны, где нет дорог, складов, средств связи.
Эти рассуждения мог написать любой грамотный штабист, глядя на карту будущих военных действий. Поломав голову несколько дней над присланными материалами, я понял, что «соседи» прислали нам обыкновенную «дезу», к тому же не очень умно сделанную.
Взял я весь ворох документов и отнес полковнику Пугачеву. Положил на стол и сказал: