В декабре умерла мать Хенка. К счастью, это случилось в больнице. Не всем голландцам так везло. В Амстердаме каждый день кто-то умирал от голода, иногда прямо на обочинах дорог. Порой люди так слабели, что их подкашивала дифтерия, тиф или обычный холод. Появились суповые кухни. Каждый день голодающие выстраивались в очереди на морозе, чтобы получить миску чего-то теплого, что можно было проглотить.
Мы целыми днями разыскивали обломки угля на старых угольных складах. Железнодорожные шпалы утаскивали на растопку. Если где-то в саду или возле стены стояла деревянная лестница, то уже к утру ее не было. Во всех домах исчезло любое дерево – рамы, лестницы, мебель – все.
Хенк придумал для нас план. До оккупации его отец часто рыбачил в каналах близ маленького городка Вавервен, в семи-восьми милях от Амстердама. Как у любого рыбака, у него было излюбленное место – он годами ловил там рыбу и сдружился с фермером.
Хенк решил обратиться к этому фермеру, хотя для этого пришлось бы солгать. Мы не любили лгать. Нам тем более не хотелось обманывать этого богобоязненного человека, истинного христианина. Но выбора не было. Хенк отправился к фермеру и сообщил, что его отец болен и ему нужно молоко. Нельзя ли нам получить на ферме немного молока?
Сначала Хенка от души накормили – это было ему жизненно необходимо. Впечатленный искренностью Хенка, фермер сказал, что он может приезжать к нему каждый день и получать две бутылки молока по разумной цене. Хенк терзался чувством вины – ведь отец его был совершенно здоров, но другого выхода у нас не было.
Каждое утро мы с ним по очереди поднимались в половине пятого и в любую погоду ехали в деревню к тому фермеру. Когда я приехала впервые, то представилась фермеру, чтобы он меня знал. Каждый раз там выстраивалась большая очередь из жителей Амстердама, ждавших молока. Я вставала в конец очереди, но фермер замечал меня и подзывал к себе. Люди начинали ворчать, но фермер говорил:
– Нет, нет, она пройдет первой, у нее болен свекор.
Я чувствовала себя ужасно – ведь у людей в очереди могли быть по-настоящему больные родственники.
Борясь с угрызениями совести, я становилась первой, получала две драгоценные бутылки молока и в темноте катила домой. Каждый раз я смертельно боялась, что меня остановят и отберут велосипед. Я старалась ехать быстро, но при этом не вызывать подозрений. Ледяной ветер бил в лицо. Иногда шел такой сильный снег, что я не видела дороги. Мне никогда не удавалось как следует закутаться, чтобы не мерзнуть. Но надежно упакованные бутылки с молоком аккуратно лежали в сумке на раме велосипеда.
Груды мусора никто не убирал. К счастью, мусор замерзал, и зловоние нас не терзало. Голодные люди копались в нем в поисках объедков и выходили на свою охоту еще до рассвета.
Пришел март, за ним апрель, но зима не отступала. Иногда становилось довольно тепло, а порой сквозь тучи проглядывало солнышко. Земля оттаяла, и началось зловоние – люди варили луковицы тюльпанов или свеклу, сушили плохо выстиранную одежду. Запах исходил и от самих людей – мы слишком долго носили наши лохмотья.
Все говорили только о еде. Все думали только о еде. Мы с Хенком по вечерам иногда ходили к нашим друзьям. У нас не было приемника, и друзья с Рейнстраат обещали сообщить, когда война кончится. Вместо того чтобы слушать приемник, мы вытаскивали кулинарные книги и целыми вечерами переписывали рецепты блюд, которые приготовим после войны. Иногда читали вслух Рабле – его герои любили поесть и выпить.
Я постоянно думала о шоколаде. О горячем шоколаде, сладком и бархатистом. При этой мысли у меня начинали течь слюнки.
12 апреля умер президент Рузвельт. Русские заняли Вену, мой родной город, 13 апреля. Монтгомери перешел через Рейн и двигался к Бремену и Гамбургу. Постоянно поступали новые известия. Европа лежала в развалинах. Немцы терпели поражение на всех фронтах. Свобода медленно приближалась к Нидерландам.
Но пока мы ждали, сотни добрых голландцев умирали от голода. Мы слабели на глазах и не могли думать ни о чем, кроме еды. Каждый день нужно было пережить. Я приходила на Принсенграхт, занималась делами, медленно возвращалась в Речной квартал, борясь с головокружением и приступами тошноты. Меня провожал господин Коопхейс. Дома ждал Хенк и наш кот Берри – или мы с котом ждали Хенка. Как накормить двумя картофелинами двух взрослых людей и одного кота?
Муссолини задержали в Комо на границе с Швейцарией и казнили. Его и его любовницу повесили вверх ногами на автозаправке в Милане. И вдруг 1 мая по германскому радио начали передавать Седьмую симфонию Брукнера. Гремели барабаны. Диктор, еле сдерживая эмоции, объявил о смерти Гитлера. Его преемником стал адмирал Дениц. Мои молитвы были услышаны – я столько раз молилась об этом. Но этого мне было недостаточно.