Я прихожу после смерти. История профессионального уборщика мест преступлений

Наши отношения уже вышли за рамки чисто деловых – мы почти подружились. Я не знал, что у нее произошло, но мне хотелось поддержать ее.

– Я как раз ехала к нотариусу, – сказала она, – и мне пришлось остановиться, потому что я вдруг это осознала.

– Что осознала?

– Ну… что мой муж мертв!

Я оторопел. Для этого ей необязательно было обращаться к нотариусу. Я и сам мог рассказать ей о том, что ее муж умер.

– Ну, я знаю, что он умер, но мне кажется, я только сейчас это осознала. Не могу объяснить. Я просто впервые серьезно об этом задумалась. Не о том, что нужно делать, каким должен быть мой следующий шаг, а просто о том, что он мертв. Теперь все шаги предприняты, все уже сделано. Дом продан, вещи убраны, его больше нет. И я вдруг расплакалась. Не знаю даже… Как только он умер, я запретила себе думать о том, что я чувствую. Я просто занялась делами, принялась продумывать наперед все мероприятия, связанные с его смертью. Мне нужно было просто что-то делать, понимаешь?

Я вспомнил, какой она мне показалась при первой встрече. Холодной и отстраненной. На самом деле она была совсем не такой. Так подействовал шок, обстоятельства, внезапный груз ответственности. Мы проговорили еще несколько часов.

В моем деле мне часто приходится иметь дело со скорбящими, и каждый из них справляется со своим горем по-разному. Некоторые ведут себя очень спокойно и остаются стабильными. Возможно, потому, что таким образом они пытаются вытеснить из своей головы то, что только что произошло, и подобно вдове Коллекционера сосредотачиваются на том, «что надо делать». А может быть, они просто не доверяют мне. В конце концов, я – всего лишь незнакомец в защитном костюме, который пришел делать свою работу. Они открывают мне дверь, крепко жмут руку и говорят сдержанно и ровно, но по их глазам я ясно вижу, что всего несколько секунд назад они горько плакали. Это всегда немного задевает меня. Я встречаю этих людей в самый уязвимый момент их жизни, и, конечно, мне хочется, чтобы они знали, что под защитным костюмом скрывается моя человечность, способная разделить их чувства. В то же время мне нужно быть осторожным, чтобы не нарушить личных границ скорбящего. Некоторые спецуборщики способны полностью абстрагироваться от ситуации – их нисколько не волнует, кто и как умер, они просто вставляют в уши наушники и концентрируются только на уборке. Я так не могу. Музыка всегда ассоциируется у меня с ситуациями, в которых я ее слушаю, так что я не готов вспоминать сгнившие мозги каждый раз, когда заслышу, например, Эксла Роуза[7], поющего свою «Sweet Child O’ Mine». И я не могу оттирать чью-то кровь и не задаваться вопросом, кому эта кровь принадлежала. Разумеется, это не означает, что мне непременно нужно узнать все о личной жизни этого человека, просто я не могу игнорировать этот момент, не могу от него абстрагироваться. Ведь иначе мне придется размышлять над этими вопросами дома, после работы. Поэтому я предпочитаю сразу во всем разобраться и хоть как-то ознакомиться с историей жизни, которую я буквально стираю с лица земли. Как ни парадоксально это звучит, но для меня это лучший способ отделить свою работу от личной жизни. Я отдаю себе отчет в том, что нахожусь в доме не только в качестве спецуборщика, но и как человек. Я уверен, что родственники чувствуют это. При повторной встрече многие из них, те, что раньше казались отстраненными и холодными, встречают меня совершенно иначе. Они показывают мне фото из прошлого, рассказывают истории об умершем человеке или звонят мне после визита к нотариусу или если им просто нужно с кем-то поговорить.

После смерти любимого человека его всегда будет не хватать. Люди умирают по-настоящему лишь тогда, когда о них больше никто не вспоминает. Иногда я могу принести родственнику погибшего удостоверение члена гандбольного клуба, найденное во время уборки, чтобы тот начал вспоминать: «Гандбол был его жизнью, он так много делал для клуба» – в этот момент он думает о чем-то хорошем, а значит, его близкий еще не до конца ушел. И я этому рад. Я просто воспринимаю это как часть своей работы. Расставаясь с родственниками, я никогда не произношу слов «до свидания», я просто говорю «всего доброго». Я не хочу с ними больше встречаться, по крайней мере, в подобной ситуации. В частном порядке – сколько угодно.

Я не позволяю чужим судьбам слишком глубоко проникнуть в мою жизнь и оставляю за собой возможность и впредь наслаждаться музыкой, не связывая ее с негативными событиями. Иногда это удается мне лучше, иногда – хуже.