Я прошел две войны!

– Движок заклинило. Мы на буксир его хотели взять, а тут фрицы. Шофер второго грузовика испугался: «Давайте сматываться, пока всех не перестреляли!» Я гранату под машину бросил, шины продырявило, а «зисок» почему-то не загорелся.

Звали веселого связиста Петя Кузовлев. Кажется, он не слишком огорчался, а сейчас его заботил больше всего дырявый ботинок.

– Нога мерзнет, – жаловался он. – И долго нас держать здесь будут?

Капитан-танкист Ютов Федор Трофимович был старше нас, лет тридцати с небольшим. Угодил он сюда, как и я, за отступление без приказа. Его роту из восьми машин бросили наперерез немецкому танковому клину. Шесть «тридцатьчетверок» и два легких Т-70 продержались полдня и почти все были уничтожены.

Капитан Ютов вывел из боя единственный Т-34 с заклинившей башней и легкий Т-70. На броне иссеченных осколками машин сидели танкисты, сумевшие выбраться из сгоревших танков, некоторые успели снять пулеметы.

– Ну, и куда ты со своей ордой удираешь? – спросил его старший патруля, дежуривший на дороге. – Два танка, пушки, пулеметы, а он в тыл намылился.

– «Тридцатьчетверка» неисправна, а Т-70 без снарядов. Экипажи подбитых машин контужены и обожжены.

– Зато ты здоровый, – съязвил лейтенант из комендантской службы. – Сдать оружие!

– Вот так я здесь и оказался, – сказал командир танковой роты Федор Ютов.

– Чего ж они без разбора людей хватают? – возмущался Петр Кузовлев.

– Сам виноват. Надо было снарядами разжиться и не гнать машины в тыл. Хоть как-то стрелять мы могли, да еще пулеметов штук шесть имелось.

Позже к нашей тройке присоединился молодой боец Оськин Зиновий. В камеру он угодил по глупости. Какой-то сержант взял его в самоволку, обещая, что там они хорошо выпьют, найдут женщин. Зиновий отказать сержанту не посмел, но обернулось все трагично.

Самогона они достали (выменяли на краденое мыло и белье), но когда стали приставать к женщинам, те подняли шум. Не слишком удачное время выбрали самовольщики – шло Сталинградское сражение, везде было много патрулей. Пьяный сержант открыл огонь из пистолета по ногам патрульных и был застрелен на месте. Зиновия Оськина избили и арестовали.

– Что теперь будет? – без конца повторял он. – Дурак я, дурак!

– Трибунал и шлепнут в назидание другим, – отвечал связист Кузовлев.

– Я следователю покаялся, просил дать возможность искупить вину.

– Кому ты на хрен нужен! Военного опыта нет, только воровать научился.

Меня несколько раз вызывали на допрос, уточняли детали. Поступила характеристика из штаба полка. Оказывается, Козырев успел подписать приказ о моем назначении на должность комбата и характеризовал меня как инициативного и смелого командира. Возможно, это спасло меня от расстрела. В то тяжелое время с нарушителями приказа Сталина № 0227 «Ни шагу назад» не церемонились. Тем более обстановка под Сталинградом оставалась сложной.

Возможно, сыграли роль мои три ранения, награды и тот факт, что попытка деблокировать окруженную армию Паулюса была отбита. Армейская группа Гота понесла большие потери и отступила. На одном из последних допросов мне приказали снять награды и капитанские «шпалы».

– Хватит, покрасовался, – сказал политработник в звании полкового комиссара. – Завтра состоится заседание военно-полевого суда.

– Нашивки о ранениях срезать?

– Можешь оставить. Глядишь, разжалобишь председателя суда.

Я рванул одну из нашивок, но меня остановил майор-особист:

– Не торопись, Гладков. Это не награды, а свидетельство, как ты воевал.

Полковой комиссар (высокое звание!) носил на груди три ордена, однако не имел нашивок о ранении. Он саркастически усмехнулся:

– Отважно воевал… и драпал, как заяц.

– Мне можно продолжать, товарищ комиссар? – сухо обронил особист, и при этих словах у него дернулась щека, пересеченная шрамом.

– Заканчивайте побыстрее волынку, – оставил за собой последнее слово политработник. – Слишком много таких героев в подвале скопилось.

В ночь перед судом я долго не мог заснуть. Потерял свою обычную жизнерадостность лейтенант Кузовлев. Он что-то несвязно бормотал, громко вздыхая, а когда я его слегка толкнул, тихо проговорил:

– Как пить дать вышку получу. Ты, Василий, заслуженный командир, три раза ранен, к тебе, глядишь, помягче отнесутся. А я кто такой? Ванька-взводный, который с поля боя бежал, а за мной остальные.

– Никто свою судьбу не знает, – рассудительно заметил танкист Федор Ютов. – Не расклеивайся раньше времени, Петруха, а там – как бог решит.

Зиновий Оськин лежал молча, подтянув колени к подбородку, но я слышал его приглушенные всхлипывания. Парню всего девятнадцать, а ожидание смертного приговора ломает людей и покрепче. Один из обитателей камеры, совершивший самострел, был, видимо, из блатных. Храбрился, с веселыми матюками рассуждал, как он будет воевать в штрафной роте, бить фрицев и обязательно выживет.