“…я прожил жизнь”. Письма. 1920–1950 гг.

“Вчера зашел к Демьяну. Сидит один. Никто у него не бывает. Скучает. Похудел от болезни. На столе книги. Готовится к новой работе – «Сибирь-матушка» будет она называться. От него пошел к Платонову. 22 обещали ему вернуть сына. Странный он человек! Как будто вся наша жизнь проходит мимо ее (очевидно: него. – Н. К.), как длинная, длинная процессия, и он ждет, когда она пройдет. Ни разу он не заговорил со мной о ней. Не порадовался, не повосхищался. Стоит человек вне. И скучно, скучно ему от всей сутолоки. Стало тоскливо и мне, и я от него скорей домой. Что у него привлекательно – это Марья Александровна, собирающаяся уйти от него. Душно и ей. Сегодня утром пошел в Лаврушинский. Надо было получить подписи под заявлением в ВЦСПС, чтобы наши групкомы оставили по-прежнему.

Захожу к Пришвину. Счастливое лицо. Светится старец. Ему 67 лет. Оказывается, влюбился и разводится с первой женой. Она, сыновья стыдят его. Ничего не помогает. Люблю ее, и баста! Вот что делает Жень-Шень! – От него пошел к Луговскому. Очень приветливый человек Вл<адимир> А<лександрович>. От него к Пастернаку. Расцеловались, потолковали о том о сем, а больше о его новой работе – о “Гамлете”, которую он только что закончил. Полюбовался на картины его отца и вниз к Никулину. – Ой, боже! Ск<олько> важности у этого писаки и какой человечностью, благородством и чуткостью светится Пастернак в сравнении с этим надутым. Был у Виктора Гусева, принял меня в богатом карельской березы кабинете. Славный парень, но обстановка не по нем. Проще надо. Не такое оперение нужно. Представьте себе извозчика за роялью и получите Гусева в чьем-то чужом, из какого-то барского дома, кабинете. Евг<ений> Петров на Финляндском фронте. Не вернулся еще.

Живут товарищи писатели хорошо, винно, блинно и оладисто. Квартиры такие, что многим и во сне не снились. Ну и пусть живут. Любопытно, что никто из них мне, маленькому писателю, ответственному секретарю их групкома, кроме милого Пастернака, не предложил стакана чаю!.. И никто не сказал, дескать, А<лександр> И<ванович>, заходите как-нибудь. – Обстановка у всех, скупленная в комиссионных магазинах, сохранившаяся от прежней буржуазии, с бора и с сосенки, напомнила мне бывших разбогатевших купчиков, а т<ак> к<ак> претендовать на них всех грех, я и не претендую”[89].