“…я прожил жизнь”. Письма. 1920–1950 гг.

14/vi–27.

Адрес мой: Москва, Бол<ьшой> Златоустинский пер<еулок>, 6, Центр<альный> дом специалистов.

Тел<ефон> 2–08–84, вызвать Платонова.

Впервые: Волга. Саратов, 1989. № 8. С. 163. Публикация Е. Литвин. Печатается по автографу: РГАЛИ. Ф. 2569. Оп. 1. Ед. хр. 335. Л. 1.

Замошкин Николай Иванович (1896–1960) – литературный критик, входил в группу “Перевал”, редактор отдела прозы журнала “Новый мир”. Все письма Замошкину отправлены на адрес редакции журнала “Новый мир”.

[122] А. К. Воронскому

18 июня 1927 г. Москва

Тов. Воронский!

Убедительная просьба прочитать рукопись повести “Сокровенный человек”. Может быть, она подойдет для напечатания в “Красной нови”[387].

Если я Вам буду нужен, то меня можно вызвать по телефону 2–08–84.

С глуб<оким> уважением

Андрей Платонов.

18/vi–27 г.

Если рукопись для печатания не подойдет, то просьба сохранить ее – для возвращения мне. У меня нет другой.

Печатается по автографу: ИМЛИ. Ф. 629. Оп. 3. Ед. хр. 33.

[123] М. А. Платоновой

2 июля 1927 г. Москва

Мария!

По своему обыкновению, ты ничего не написала мне из Симферополя[388]. Ты знала, что я беспокоюсь – землетрясение[389], ты одна, Тотик, – а ничего не сообщила. Дала бы телеграмму в два слова за полтинник. 60 руб<лей> перевел телеграфом на Симферополь 29/vi. Получила ли ты их? В понедельник переведу еще немного* (50 р<ублей> получаю из журн<ала> “Молод<ая> гвардия”[390]).

Книжечка моя выходит только в понедельник-вторник[391]. Либретто передано на доработку режиссеру совместно со мной. В понедельник у меня свидание с режиссером. В понедельник же – ответ из Совкино по поводу службы[392]. В Ц<ентросою>зе[393] я служу только до 1/viii, с жалованьем 150 р<ублей>. Мои не приедут[394] – послал телеграмму с отказом: нет ни денег, ни настроения их принимать. Что делать с Валентиной[395]?

Я пишу кратко и неинтересно – не уверен, что это письмо дойдет до тебя. Адреса точного твоего нет.

Москва без тебя пуста для меня. Но ты меня не любишь теперь совсем. Я едва ли приеду – ты знаешь, сколько долгов и потребностей у нас. А я бы хотел пожить с Вами хоть три-четыре дня. Очень скверно – землетрясения. Если что опасно – приезжай немедленно. Снимем дачу и отдохнем под Москвой. Пиши мне, пожалуйста. Я тебе тоже буду писать.

Извини меня, что снова пристаю и мешаю отдыхать тебе.

Прислать ли тебе книжек? Каких – назови приблизительно.

Целую Тоточку и тебя. Пришли карточку[396]. Снимись на пляже.

2/vii. Москва. Андрей.

* Еще не все выплачены твои мелкие долги.

P. S. Ставить “Песчаную учительницу” будет лучший режиссер – наверно, Пудовкин[397]. Я видел заключение правления Совкино[398]. В понедельник буду с ним говорить. Возможно, что удастся устроить тебя. Тогда и я поеду техническим консультантом. Снимать картину будут в калмыцкой степи в августе и сентябре. Тогда все сообщу.

Я бы считал, что тебе лучше сыграть Гюлизар[399]: у тебя тонкое острое лицо.

Андрей.

Впервые: Архив. С. 482. Публикация Н. Корниенко.

Печатается по автографу: ИМЛИ. Ф. 629. Оп. 3. Ед. хр. 9. Л. 1–2.

[124] М. А. Платоновой

3 июля 1927 г. Москва

Москва, 3/vii. Маша!

Я получил открытку и письмо. Еще раньше получения – я послал тебе письмо на Алушту. Зачем ты прислала 6 рублей? Мне никогда денег не присылай – я сам справлюсь. Завтра пошлю Вам с Тоткой немного на гостинцы и фрукты и расплачусь со всеми долгами в окончательный расчет. По некоторым я уже расплатился.

Наверно, в Крыму тебе понравится. Главное мое беспокойство – землетрясения. Никто не знает, будут ли они или нет. Главное – во время землетрясений – не быть в здании или у скал и в море. Скала может деформироваться и задавить человека, море “вздохнет” на берег так, что погребет под собой людей[400], и т. д.

Смотри, Мария! Если будет тревожно или землетрясение повторится – выезжай в Москву.

Не забудь то, за чем ты поехала – отдохнуть. Я знаю, что там есть разврат (в большей степени, чем обычно предполагают), к тебе, наверно, пристают и т. д. Это на курортах было всегда. Я не верю – и это невозможно, – что тебе удастся остаться совершенно чистой в такой клоаке. Но все-таки не забудь своего отдыха.

Что Тот ужасен (ты пишешь) – понятно: он устал ведь с дороги. Но что он вспомнил в С<имферопо>ле о нашем дворе – это знаменито!

Я живу плохо (не в материальном смысле – это пустяки). А так очень скучно и дурно мне. Жизнь моя свелась совсем к примитиву: служба и дом. Новиков[401] – ерунда. Был у него один раз – совершенно уже не о чем говорить, нет ничего даже для поддержания товарищества. Но одиночество мне страшно – так я привык бессознательно иметь рядом с собой тебя. Я говорю искренно. Я увижу тебя очень нескоро. Мне предстоит переплыть до тебя океаны трудностей. Ты ведь знаешь, как трудно в Москве всё дается.

Самое тяжелое – без тебя мне плохо работается. И так пусто и уныло в Москве. Я не представляю себе, чтобы любящий человек, при всех возможностях, мог вести себя так, как ты вела себя, когда я уехал один в Тамбов.