“…я прожил жизнь”. Письма. 1920–1950 гг.

Завтра ответ в Совкино о службе. Денег еще не получил. Получу – вышлю, они мне не нужны. Не дадут службы, поищу еще где-нибудь. Не найду – подыскиваю вам комнату и – в провинцию. Чем хуже, тем скорее будет легче.

Пиши мне всё, Машенька. На деле я никогда не был и не буду твоим врагом. А был только на словах.

Будьте живы и здоровы, поправляйтесь, берегите и не обижайте друг друга (Тотка, стервец, слушай маму!) и помните своего старика

Андрея Платонова.

Впервые: Волга, 1975. С. 172–173 (фрагменты; с датировкой: 1936 г.). Печатается по: Архив. С. 483–485. Публикация Н. Корниенко.

[125] М. А. Платоновой

5 июля 1927 г. Москва

Машенька!

Посылаю тебе книжку – простой бандеролью[409].

Это так. К пятнице[410] типография сделает книжки в переплете, тогда вышлю тебе форменно – с личной надписью.

Отчего ты не хочешь писать мне? Разве ты так занята? Напиши, пожалуйста, откровенно. И мое самочувствие, и мои дела ниже нуля.

Привет. Целую жену и сына.

Андрей.

Впервые: Архив. С. 486. Публикация Н. Корниенко. Печатается по автографу: ИМЛИ. Ф. 629. Оп. 3. Ед. хр. 9. Л. 7.

[126] М. А. Платоновой

9–11 июля 1927 г. Москва

[411]Долги все отдал. У меня ничего нового. Книга вышла. Либретто – ответ на днях. 15-го июля лишают службы. Возможно, что я подпишу с “Мол<одой> гв<ардией>” договор на роман в 15 листов[412] по 150 р<ублей> за лист. Тогда служба не нужна.

Положение с войной напряженное[413]. Но это неважно.

То, что я напишу дальше, тебя удивит. Да, я накануне лучшей жизни. Литературные дела идут на подъем. Меня хвалят всюду. Был в “Новом мире” – блестящая оценка[414]. Либретто – тоже. “Епиф<анские> шлюзы” – также[415].

Зачем я это пишу? Вот зачем. Оказалось, что это мне не нужно. Что-то круто и болезненно во мне изменилось, как ты уехала. Тоска совсем нестерпимая, действительно предсмертная. Всё как-то потухло и затмилось. Страсть к смерти обуяла меня до радости. Я решил окончательно рассчитаться с жизнью. Я всё обдумал. Тотик и ты? Но ведь ты же в пять минут при желании найдешь себе мужа, попечителя, друга – и полюбишь его. Ты не пострадаешь ничуть, оттого что я погибну. Выйдет наоборот. Счастью со мной не бывать. Я болен и неустойчив. А с другим – счастье возможно.

Всюду одно растление и разврат. Пол, литература (душевное разложение), общество, вся история, мрак будущего, внутренняя тревога – всё, всё, везде, вся земля томится, трепещет и мучается. Самое тело мое есть орган страдания. Я не могу писать – ну кому это нужно, милая Маша? Что за утешение, дорогой единственный мой друг!

Нежный мой далекий неповторимый цветок. Существо, в котором светилась вся моя надежда!

Грусть моя, мое единственное вдохновение, ты была у начала моей жизни, мой конец совпадает с воспоминанием о тебе. Пучина бессознательного тушит во мне контроль сознания. Как страшен и радостен миг полного освобождения, забвения в прахе немого вещества.

Молятся о плавающих, путешествующих, страдающих. Никто не молится за умирающих, за мертвых[416].

Помолись о мне, моя любимая,
Мне не перенесть ни жизни, ни любви[417]

.

И это так тянет – сильнее всего, сильнее самого сильного – твоего тела.

Я сделаю всё, чтобы было удобно тебе. Воскресенье я лежал, думал о тебе. Как хорошо еще бы и в последний раз хоть увидеть тебя. Никого нет совершенно у меня. Ненависть к себе у меня предельная. Я бы изорвал свое тело – и я изорву его.

Что хочешь сделаю для тебя в эти дни. Приеду на день на два в Крым. Еще что-нибудь. Что хочешь. Деньги все переведу тебе. Я их только и жду. Но я же не нужен тебе. Твоя горькая правда поможет мне.

Не утешай, не обманывай, а толкни меня – мне будет легче.

Пиши мне свое последнее письмо. Буду ждать и считать версты поезда. Буду помнить. Унесу тебя в себе навсегда, даже в мертвом теле своем запечатлею твой образ. Касаясь камня, я обниму тебя. Я навсегда оценю тебя так, как не сумел оценить при жизни, болея и мучаясь ненужными вещами.

Живи, мой лунный свет и моя великая ночь.

Напиши мне быстрое письмо.

Твой Андрей.

Напиши мне всю свою жизнь, но так, как надо, – правдиво и беспощадно.

Я тоже напишу. И тогда кончено.

Скажи, кто ты? Познакомимся и обручимся искренно и без всякой пользы. Это наша свадьба. Как жаль, что ее не было.

Я плачу о тебе, моя далекая подруга. Я стал пошлым и глупым.

Печатается по первой публикации. Архив. С. 487–488. Публикация Н. Корниенко.

[127] Н. И. Замошкину

12 июля 1927 г. Москва

Глубокоуважаемый тов. Замошкин!

Я получил Вашу открытку[418] о моей повести. Если Вам нужны короткие рассказы, то я прошу Вас самостоятельно пустить отрывок из моей повести как самостоятельный рассказ[419]. Это легко сделать.

Если этого никак нельзя сделать, то Вы назначьте мне день и час, когда я могу явиться к Вам за рукописью.

Но я бы просил удовлетворить мою первую просьбу.

С тов. приветом

Андрей Платонов.

12/vii.