Читаем “…я прожил жизнь”. Письма. 1920–1950 гг. полностью

“…я прожил жизнь”. Письма. 1920–1950 гг.

<д.> № 7, б<ывшие> меблир<ованные>

комн<аты>, комн<ата> 4, А. Платонов.

Впервые: Вопросы литературы. 1988. № 9. С. 175. Публикация Е. Литвин.

Печатается по автографу: АГ. КГ-п-57-10-3.

Очевидно, после получения этого письма Горький решил как-то помочь Платонову. В письме, отправленном не ранее декабря, он сообщал Платонову, что говорил с директором 2-го МХАТа о переделке части романа в пьесу, и советовал написать комедию:

“В психике вашей, – как я воспринимаю ее, – есть сродство с Гоголем. Поэтому испробуйте себя на комедии, а не на драме. Драму оставьте для личного удовольствия.

Не сердитесь. Не горюйте… «Всё – минется, одна правда останется».

«Пока солнце взойдет – роса очи выест»?

Не выест” (ЛН, 1963. С. 314).

В декабре Платонов относил рукопись романа в театр, однако там отказались от инсценировки “Чевенгура”, мотивируя это тем, что интересный, но “чисто беллетристический материал” романа невозможно использовать для пьесы (Письмо зав. литературной частью МХТ-2 от 18 декабря 1929 г. // РГАЛИ. Ф. 2124. Оп. 1. Ед. хр. 128. Л. 14).

[142] А. М. Ступникеру

3 декабря 1929 г. Москва

Тов. Ступникер.

Пишу вам для памяти:

во-первых —

дайте мне 150 р<ублей>, аванс за очерк[491], т<ак> к<ак> мне сейчас остро нужны средства;

во-вторых —

у Фадеева[492] есть две моих рукописи[493], которые он собирался печатать, но мне неизвестно. Будьте любезны узнать у него судьбу их. Если их судьба тяжела, то возвратите эти 2 рукописи мне, и —

в-третьих —

статья Авербаха[494] берет меня не за разум, а за ухо[495]. Самое грустное для меня – сопоставление с Бодом[496] и Сельв-Зелинским[497].

Я этих людей уважаю как литераторов, но не люблю тех, кого они выражают, – советских дельцов-американцев[498].

Ожидаю вашей открытки.

Андр. Платонов.

3/xiii-29.

Варварка, Псковский <переулок>, 7,

мебл<ированные> комн<аты>, комн<ата> 4.

Печатается по автографу: ИМЛИ. Ф. 629. Оп. 3. Ед. хр. 34. Л. 2–2 об.

[143] В редакцию газеты “Правда”

Декабрь 1929 г. Москва

В редакцию “Правды”.

Просьба напечатать мое письмо[499].

В “Правде” № 283 напечатана статья Авербаха “О целостных масштабах и частных Макарах”[500]. В ней т. Авербах совершенно прав. Чувства, изложенные в “Усомнившемся Макаре”, имели в виду как раз “частного” Макара, а не общего (про “общего”, целостного Макара я еще не сумел написать). Рассказ именно так был и задуман, чтобы ясно обнажить частного Макара, потому что он еще живет на свете, и я не мог о нем не написать, и еще потому, что Макар бессознательный враг социализма, но потенциальный друг и участник его. Это переходная, идущая вперед фигура живет на советском свете весьма многочисленным количеством. Его, человека типа Макара, весьма важно разглядеть и познать, чтобы помочь ему измениться в социалистическую сторону. То, что сказал Л. Авербах, я знал еще до написания рассказа. Но Авербах напрасно так пишет статью, что меня можно понять как единомышленника Макара. Я несколько сознательней его. А то, что я пишу о Макаре сочувственно, так ведь сочувствие есть способ честности в искусстве. Кроме того, Л. Авербах проглядел Петра, спутника Макара, спутника, уже близко подошедшего к пролетариату из крестьянства.

Словом, обвинения Макара в анархизме и мелкобуржуазности вполне уместны: Макар родился и вырос в крестьянской России. Не могу же я писать иначе, чем чувствую и вижу. Но надо еще писать, что хочет мой класс, – этого действительно я пока не умею, а учат меня этому не добрым советом, а “за ухо”. Но можно выучиться и стерпя боль, и помимо учителей.

Перенос чувств и мыслей Макара на меня – это лежит вне литературной критики, я не герой своего рассказа, а всего лишь автор его, старающийся дать полную “волю” изображаемым людям, дабы их тем лучше читатель увидел и ориентировался.

Андр. Платонов.

Печатается по автографу: ИМЛИ. Ф. 629. Оп. 4. Ед. хр. 1. Л. 1–2.