“…я прожил жизнь”. Письма. 1920–1950 гг.

Еще не отправил вам вчерашние две открытки – отправлю завтра, п<отому> ч<то> здесь нет нигде почтовых отделений. Завтра вечером уеду в Чердаклы. Весь сегодняшний день был среди трактористов на колхозной пахоте[503]. Работа совершается героическая и скромная по форме. Был на лугах, смотрел, как колхоз убирает сено. Сейчас вечер, огромная луна восходит над степью… Очень многое приеду расскажу. Если б сюда Тотика, он был бы в восторге, он бы ездил на тракторе. Сегодня один жеребенок заблудился (отбился от матери) и жалобно метался между двумя пашущими тракторами: он, видимо, привык, что мать его пашет, и подбегал к плугам[504]. Пиши мне письмо на ст<анцию> Якушка Сам<аро>-Злат<оустовской> дороги, – только сегодня же отправь его, чтоб оно меня наверняка застало там. Полный адрес у тебя есть. Пиши о себе и о Тотике. Поскорее только, а то далека отсюда Москва. ТОТИКА и тебя целую. Буду писать теперь послезавтра – завтра не знаю, где проведу ночь, вероятно, на глухой станции Чердаклы, т<ак> к<ак> приеду туда среди ночи.

Ваш Андрей.

Печатается по первой публикации: Архив. С. 496. Публикация Н. Корниенко.

Почтовая карточка отправлена по адресу: Москва, ул. Центральная, д. 40. Этот адрес очередного съемного жилья фигурирует и в других документах 1930 г.

[146] М. А. и П. А. Платоновым

8 августа 1930 г. Станция Чердаклы

Чердаклы, 8/viii.

Дорогие Муся и Тотик!

Сегодня ночью переехал через Волгу. В первый раз увидел я ее, и впечатление мое больше, чем я ожидал. Сейчас ночи лунные, и вся Волга была освещена луной. По воде идет много пароходов, на высокой горе стоит весь в огнях Ульяновск. Но все же мне невесело, к тому же я сильно утомился. Все время езжу либо на подводах, либо в поезде и почти не спишь. Поезд здесь ходит всего раз в сутки. Ехать мне еще далеко: оказывается, не 150 верст за Ульяновск, а 250. Чем я дальше от вас, тем у меня сильнее беспокойство за ушко[505] и за тебя. Отослала ли ты либретто[506]? Если нет, то поспеши. Скоро возвращусь. Тотка, жди меня! Живите с матерью дружно.

Ваш старший Андрей.

Печатается по первой публикации: Архив. С. 497. Почтовая карточка. Публикация Н. Корниенко.

[147] М. А. и П. А. Платоновым

9 августа 1930 г. Мелекесс

Дорогая Муся и Тотик!

Я в Мелекессе, в маленьком заволжском городке. Сегодня ночью поеду еще дальше – в Погрузную, в свой крайний пункт. Здесь очень жарко, ветер и пыль. Сегодня обедал в Доме крестьянина и ночевал в нем же. Здесь всюду миллионы мух, и в полях летают слепни, которые кусают сквозь чулок. Почти не приходится спать: поезд идет ночью; вчера я приехал в 2 ч<аса> ночи и сегодня еду тоже в 2 ч<аса> н<очи> (с тем же поездом). Днем занят разговорами, ездой на телеге по ближним колхозам, ночью же сижу на вокзалах и в поезде. Тотик, наверно, без меня много делов натворил – приеду, так спрошу с него отчет. Целую обоих. Андрей.

Мелекесс, 9/viii 30. Средневолжский край.

Печатается по первой публикации: Архив. С. 497. Почтовая карточка.

[148] А. Н. Новикову

29 октября 1930 г. Ленинград

Ленинград, 29/x. Дорогой Андрей!

Здравствуй, товарищ! Обращаюсь к тебе с просьбой – старой и жалобной, как существованье жизни.

Я мирно трудился на почве бригадного ударничества[507] – и вдруг 22 сего месяца прибывает в Л<енин>град мой мальчишка с женой. Коротко говоря, оказалось следующее: мальчишку моего изуродовали в кровь те хулиганы той щели, в которой я живу в Москве[508]. Жену тоже обидели до безобразия, т<ак> что они бросили проживанье в Москве и сбежали куда попало. А я сам здесь в воздухе (кино же мне ничего не платит[509], Союз писателей[510] тоже не дал ни копейки, как я уехал, приходится жить в долг, что стало невыносимым).

Перед отъездом из Москвы, как-то в первых числах октября я передал письмо Авербаху[511], где говорил, что он должен мне помочь получить площадь для жилища. Ответа еще не получил.

Я прошу тебя – не может ли Союз писателей все же дать мне комнату или две. На всякий случай при этом посылаю заявление – с просьбой принять в члены.

Я слышал здесь, что Страуян[512] уезжает. Неужели Союз не может поступиться формальностями? Я даже не знаю, что писать, потому что ты всё знаешь, – я только хочу сообщить, что стало тяжело и невыносимо. В самом деле, нельзя долее так жить, когда некуда деться, негде сесть за стол. Я далек от той крайней печали, когда надо просто кончать жизнь; так же я далек от упрашиванья, чтобы разжалобить какого-нибудь мордастого бюрократического черта, – лучше и в самом деле погибнуть, чем идти на это.

Прошу тебя передать заявление в Союз и спросить их – не могут ли они (Союз) дать мне жилище, ведь я сейчас работаю в бригаде Союза и т. д. (это имеет некоторое формальное значение).

Если будет что мне написать, то напиши по следующему адресу:

Ленинград, Уральская, 13, бумажная фабрика им. Зиновьева, редколлегия газеты, для Платонова.