Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле – и не только о нем

В это время дома были я и гостивший у меня мой брат Олег; мама с Лидой жили всё еще на даче. Приехавший сотрудник НКВД открыл дверь опечатанной комнаты Бабеля, а сам перешел в столовую и начал составлять опись, попросив меня перечислять вещи.

Я удивилась, когда брат вызвался помогать, то есть снимать шторы, свертывать ковер, перетаскивать костюмы и белье.

Сотрудник НКВД остался этим доволен, хотя его явно поразило, что мы так спокойно относимся к такому событию. Спокойно, а потом и просто весело. Дело в том, что когда я вышла в свою комнату, то увидела, что Олег не только отрезал половину ковра, ту, что была на тахте и частично на стене, оставив им лишь ту, которая лежала на полу, но и подменил шторы. В моей комнате висели шторы из обыкновенной плотной ткани с рисунком, а в комнате Бабеля шторы были из прекрасной материи на подкладке и с фланелью внутри. Увидев эту замену, я рассмеялась.

Сотрудник НКВД удивился нашему веселью. Из столовой взяли очень красивый буфет черного дерева с вырезанными в нем фигурками. Буфет старинный, Бабель сам купил его у кого-то. Кроме того, из столовой были взяты еще какие-то мелкие вещи и картины. Оставили обеденный стол, стулья и диван. Мне было жалко отдавать тахту Бабеля, которую он сам заказывал, и я попросила забрать диван из столовой и оставить тахту, на что сотрудник охотно согласился. Когда опись вещей была закончена, пришли рабочие и погрузили всё в машину.

Комната Бабеля снова была заперта на ключ и долго оставалась пустой. Только весной 1941 года в ней поселился следователь НКВД Константин Аверин с женой.

Обычно те комнаты или квартиры, которые принадлежали арестованным, передавались в распоряжение НКВД. Вот почему известно так много случаев арестов людей только из-за того, что их квартиры понравились кому-то из сотрудников этой организации. Ничего не стоило написать на человека донос, чтобы иметь возможность занять его квартиру.

Для следователя, поселившегося в кабинете Бабеля, мы были не люди, а «враги народа». Иначе он нас и не называл.

В то же лето 1940 года мне неожиданно позвонила Анна Павловна Иванченко, давно уехавшая из Москвы на любимую Украину. Она приехала в Москву, чтобы узнать что-нибудь о брате, так как Якова Павловича Иванченко арестовали еще в 1936 году и осудили на пять лет лагерей. Я спросила ее, где она остановилась, и, когда узнала, что у своих знакомых, живущих в однокомнатной квартире, сразу же предложила ей переехать к нам. Часто думая об Анне Павловне, я всегда мечтала отплатить ей добром за добро. И вот наконец такой случай представился. Анна Павловна приехала к нам не одна, а с Галей и недавно родившейся второй дочкой Надей. Я уступила ей с Галей свою кровать, Надя спала в Лидиной кроватке. Сама я устроилась в этой же комнате на диване и приставленном к нему кресле, а Лида с мамой после возвращения с дачи спали в другой комнате. Так Анна Павловна с девочками прожила у нас до октября и уже собиралась уезжать к себе на Украину в город Сумы, но я уговорила ее остаться у нас еще на месяц.

В 1939 году я не брала отпуск на работе, и теперь, уже осенью 1940-го, мне предоставили его пока на один месяц. Мама настойчиво уговаривала меня уехать куда-нибудь к морю, мне уезжать не хотелось, но тут как раз возникла возможность получить через местком путевку в Крым, в дом отдыха «Карасан», и я ее купила. Уезжая, я просила Анну Павловну побыть у нас, пока я не вернусь; мне было спокойнее, что мама и Лида остаются не одни.

Мне почти нечего вспоминать о моей жизни в «Карасане», кроме того, что я там жила в отдельной, очень маленькой комнате и что сад был наполнен розами разных сортов. Этим «Карасан» славился еще с дореволюционных времен, так как его хозяин очень любил розы, разводил их множество.

В этом доме отдыха я встретила двух сотрудников Метростроя, из снабженцев, но избегала общения с ними; они очень увлекались там молодым виноградным вином — маджарой. Мне было интереснее гулять по саду одной или с ботаником из Ленинграда, знавшим названия всех деревьев, кустов и трав, растущих в Крыму.

Возвратившись в Москву, я проводила Анну Павловну с девочками и дала ей немного денег и продуктов на дорогу. Я получила от нее только телеграмму о приезде, больше она мне не писала, и след ее затерялся.

Работа моей группы по проектированию станции «Павелецкая» продолжалась, и уже шли работы по сооружению станции, начавшиеся с проходки боковых ее тоннелей. Мне приходилось осуществлять авторский надзор и спускаться под землю. Начальником строительства станции был Николай Дмитриевич Данелия, отец будущего кинорежиссера Георгия Данелии, которому тогда было десять лет. Познакомившись со мной и узнав, что у меня есть дочь четырех лет, Николай Дмитриевич шутя заявил, что берет ее в жены своему сыну, когда они подрастут. Смеясь, я сказала, что согласна.

Чертеж станции «Павелецкая», крупно и красиво начерченный, висел в рабочем кабинете Данелии.