Я Распутинъ. Книга вторая

Рожицы вытянулись не только у драчунов — в Сызрань попасть хотели многие. Еще бы, настоящие военные мастерские! Капсюля делать! Да еще самим все решать, да еще не в душном и промозглом Питере, а на широкой и вольной Волге! В ней-то, небось, купаться можно куда дольше, чем в Невке!

А я вдруг понял, что нет, нельзя пацанам доверять такое производство. Вон, доказательство стоит — эмоции и драка из-за пустяка. А ну как такое учудят там, где с гремучей ртутью да бертолетовой солью работают? Так и до большой беды недалеко. Нет уж, пусть лучше, как макаренковские воспитанники, оптикой занимаются. А на капсюли надо баб нанимать, как сам советовал.

На выходе со стрельбища меня дожидался Шацкий — он привез ребят на стрельбы, но в самом процессе демонстративно не участвовал, ибо полагал эту затею вредной из соображений скорее пацифистских, нежели воспитательных. Вот и драка на стрельбище ему лишний повод выступить против. Всем хороши здешние — и надежны, и порядочны, но вот если им в голову какая идея втемяшится, то сливай воду. И чтобы не впрягаться в бессмысленный спор, да еще и при мальчишках, у которых глаза горят от того, что им дали пострелять! из настоящих! винтовок! то есть прилюдно ронять авторитет руководителя колоний, я сразу сказал, что решение принято, обсуждению не подлежит и будьте добры выполнять. Станислав Теофилович недобро посмотрел на меня исподлобья, но смирился и перешел к другим делам.

Другие дела выглядели неплохо — вовсю работали колонии в Москве, Питере, Туле, Кинешме, набирали воспитанников в Астрахани, Саратове, Киеве, Одессе, Харькове, Витебске, Риге… Но для них позарез нужно дополнительные средства, всего сто шестьдесят пять тысяч рублей. Шацких только собрался расписать, на что, но увидел мой недовольный взгляд и осекся.

— Станислав Теофилович, а сколько заработали колонии за последний месяц?

— Простите, Григорий Ефимович, но я же воспитатель, а не бухгалтер, я не веду такой учет…

Ну вот что ты будешь делать? А другого нет.

— Мы когда говорили о колониях, какие цели ставили в первую голову? — крепко взял я его за локоть. — Я напомню, самоуправление, самообеспечение и самоокупаемость. И одно связано с другим. Да, ваша цель — воспитание, но воспитание не отвлеченное, а трудовое, в полезной работе. Каждый, понимаете, каждый мальчишка или девчонка должны видеть, что они сами зарабатывают деньги и сами их расходуют. В идеале все эти сто шестьдесят пять тысяч они должны заработать сами.

— Но цели педагогики…

— Забудьте. Наша цель — образованный, обученный, самостоятельный, думающий рабочий.

Да, надо ему в помощь искать человека, который может поставить производство. А то пока это все на уровне уроков труда в моей школе — сегодня, дети, мы сделаем коробочку. С тем и уехал со стрельбища, коим с нами “поделились” лейб-гренадеры, на Мойку. Где и озадачил Лену по самое не могу — ехать в Сызрань, вербовать работниц.

— Так у них же семьи, дети! — возразила соратница не очень воодушевленная тем, что ее отрывают от светской жизни. Во вкус которой она только-только вошла. Балы, приемы…

— Правильно, потому сразу подбирай место для ясель, этого, как его бишь, киндергартена, чтобы пока работают, дети под присмотром были. И столовую, причем с раздачей на вынос, — предупредил я следующее возражение.

Такая постановка дела не была чем-то революционным, в Европе и тем более Америке к ней понемногу приходили, но для патриархальной России это могло стать прорывом. На что я и упирал, уговаривая Лену стать первопроходцем. Или первопроходицей? В конце концов, женской фракции самое подходящее дело.

— Представь, что ты стала первой в России женщиной — директором оборонного завода! Этож какая известность будет!

— Ну да, и потом с этими чурбанами-военными общаться!

— Чурбаны-военные, между прочим, крайне падки на женскую красоту, а тут ты у нас вне сравнения.

Заулыбалась, даже зарумянилась. Видно, представила ошеломительные перспективы и штабеля генералов да полковников у ног. “Они будут на четвереньках ползать, а мы на них плевать!“, ага. Распутин-то жениться не может — имеет супругу. А устраиваться в жизни все-таки надо.

Сразу в Сызрань Лена не поехала, решила дождаться Стольникова, а тем временем ознакомится с прогрессивным зарубежным опытом, для чего все дни пропадала в библиотеках и читальнях. А там и капитан вернулся, с первичным докладом. Сели в малом кабинете, в парадном, с его колоннами и портретом государя императора, можно было только важных визитеров принимать да фотографам позировать.

— Место хорошее, важное — мост через Волгу железнодорожные, пристани, нефтяные склады Нобелей. Под застройку пустырей сколь угодно…

— Откуда такое счастье?

— Несчастье, Григорий Ефимович, истинное несчастье. О прошлом годе Сызрань горела страшно, почитай, две трети на дым ушло, только опознанных погибших полиция сотню насчитала, а неопознанных так и до тысячи…

Стольников перекрестился, я на автомате сделал то же самое. И даже свободомыслящая Лена повторила такой естественный перед лицом трагедии жест.