Я родилась рабыней. Подлинная история рабыни, которая осмелилась чувствовать себя человеком

Первым побуждением Бенджамина было бежать; но ноги дрожали так сильно, что он не мог сдвинуться с места. Он повернулся лицом к противнику… Перед ним стоял ближайший сосед его бывшего хозяина! Бенджамин совсем уверился, что все кончено; но вышло совсем иначе. Тот человек оказался чудом во плоти. Он имел немалое число рабов, но все же не был полностью глух к тем таинственным часам, чье тиканье редко слышится в груди рабовладельца.

– Бен, ты болен! – воскликнул он. – Да что там, выглядишь не лучше привидения. Верно, я сильно испугал тебя. Не думай, я тебя и пальцем не трону. Жизнь у тебя была не сахар, и я не стану мешать тебе идти своей дорогой. Но я бы посоветовал убираться из этих мест, да поскорее, ибо как раз сейчас здесь несколько джентльменов из нашего городка.

Он описал Бенджамину самый короткий и безопасный маршрут до Нью-Йорка и добавил:

– Буду рад рассказать твоей матери, что виделся с тобой. Прощай.

Бенджамин отвернулся, преисполненный благодарности и удивления от того, что в городке, который он так ненавидел, нашелся редкий алмаз, достойный лучшей и более чистой оправы.

Джентльмен был северянином по рождению и женился на южанке. По возвращении он рассказал бабушке о встрече с ее сыном и об услуге, которую оказал.

Бенджамин благополучно достиг Нью-Йорка и решил оставаться там, пока не наберется достаточно сил, чтобы следовать дальше. Случилось так, что единственный оставшийся сын бабушки приплыл в тот же город по поручению хозяйки. Божьим произволением братья встретились. Можете не сомневаться, это была радостная встреча.

– Фил! – воскликнул Бенджамин. – Наконец-то я здесь!

И стал рассказывать брату, как близко подошел к порогу смерти, когда вдали уже виднелись вольные земли, и как молился, чтобы выжить и сделать хоть один глоток вольного воздуха. Он говорил, что жизнь только сейчас обрела цену и умереть в этот момент было бы слишком жестоко. В тюрьме он жизнь не ценил; однажды даже ощутил искушение с нею покончить; но что-то – он и сам не знал, что именно, – помешало; вероятно, страх. Бенджамин слышал, как люди, объявлявшие себя верующими, утверждали, что самоубийцам нет пути в рай, а поскольку здешняя его жизнь выдалась довольно жаркой, он не имел желания попасть в пекло и в ином мире.

– Если я умру теперь, – воскликнул он, – слава богу, умру свободным человеком!

Он умолял дядю Филиппа не возвращаться на Юг, остаться на Севере и работать вместе, пока они не заработают достаточно денег, чтобы выкупить тех, кто остался на родине. Брат возразил, что, если он бросит мать в беде, это ее убьет. Она заложила дом и с большими трудами собрала денег, чтобы выкупить Бенджамина. Хочет ли он, чтобы его выкупили?

– Нет, ни за что! – ответил Бен. – Неужто ты думаешь, что я, вырвавшись из их хватки и уехав так далеко, дам им хоть один ломаный грош? Нет! И неужто думаешь, я лишил бы нашу матушку дома на старости лет? Что я позволил бы ей расплатиться за меня всеми этими с трудом заработанными долларами – и притом никогда со мною не увидеться? Ведь ты знаешь, она останется на Юге столько, сколько остальные дети будут рабами. Добрейшая матушка! Скажи ей, чтобы выкупила тебя, Фил. Ты всегда был для нее утешением, а я – вечным бедствием. А Линда, бедная Линда – что станется с нею? Фил, ты не знаешь, какую жизнь они ей уготовали. Она кое-что рассказывала мне об этом, и я всем сердцем желал, чтобы старина Флинт либо умер, либо исправился. Когда я был в тюрьме, он спросил ее, не хочет ли она, чтобы он попросил моего хозяина простить меня и снова забрать домой. Она сказала: «Нет, Бенджамин не хочет возвращаться». Тот взбесился и ответил, что все мы одинаковы. Я и вполовину не презирал собственного хозяина так, как презираю этого человека. На свете много рабовладельцев и похуже моего, но, несмотря на все это, я не хотел бы быть его рабом.

За время болезни Бенджамину пришлось распродать почти всю одежду, чтобы платить за предметы первой необходимости. Но он не расстался с булавкой, которую я прикрепила ему на грудь, когда мы расставались. Это моя самая ценная вещь, и я не знала никого более достойного носить ее. Так она у него и осталась.

Брат снабдил его одеждой и отдал все деньги, что были у него при себе.

Они расстались со слезами на глазах, и, уже поворачиваясь, чтобы уйти, Бенджамин сказал:

– Фил, я прощаюсь со всеми, кто мне близок.

Так и было. Больше мы никогда о нем не слышали.

Дядя Филипп приехал домой, и первыми словами, которые произнес, едва войдя в дом, были следующие:

– Матушка, Бен свободен! Я видел его в Нью-Йорке.

Она привстала, озадаченно глядя на него.

– Матушка, ты что, не веришь? – проговорил он, мягко положив ладонь ей на плечо.

Она воздела руки к небу и воскликнула:

– Слава Богу! Давайте возблагодарим Его.