Я росла во Флоренции

Например, говорят, что Изолотто был рожден дважды. Первый раз — при вручении ключей, а второй — в 1968 году, во время острого конфликта с архиепископом Флоритом, сменившим кардинала Делла Коста, соратника Ла Пиры и сторонника того "низового" христианства, адептами которого были жители этого флорентийского квартала. Тогда прихожане по ряду вопросов заняли принципиальную позицию, не понравившуюся архиепископу, последовали обращения к папе, свидетельства верующих. По сути речь шла о двух разных, непримиримых мнениях о роли Церкви. Дон Энцо Мацци был исключен из курии, и на его место поставили другого священника, который на протяжении многих лет служил мессу в этой гигантской холодной церкви перед совершенно пустыми скамьями.

Все верующие в это время слушали снаружи слова дона Мацци. Он каждое воскресенье проводил на площади службу, и вокруг него с годами сплотились самые стойкие, идущие наперекор всем архиепископам.

Это были годы школы Барбиана, дона Милани, падре Бальдуччи, коммуны Данило Дольчи и пацифистских баталий Альдо Капитини, время великих теоретиков, выходивших на поле боя против закосневшей доктрины. Годы, когда сам Ла Пира, вернувшись в строй, отступил, так как оказался не в состоянии до конца удовлетворить требования людей. Он был заложником христианской демократии, шепотом поясняет дон Мацци. Все то время, что он рассказывал мне о рождении Изолотто и о событиях тех лет, у меня из головы не выходил Гоффредо Паризе[68]. Незадолго до того я прочла речь, произнесенную им при получении почетной докторской степени и опубликованную в сборнике, в заголовок которого вынесены слова из той самой речи: "Когда фантазия танцевала буги". Речь в ней идет не о танце, а о времени, ритме, об английском слове, которое можно перевести на итальянский, только используя его метафорическое значение — "свобода".

"Этой свободой мир обязан не только окончанию войны, хотя по времени так совпало, и не сражавшимся сторонам, и не победе той или другой из них, и не политическим партиям. Теперь, по прошествии времени, очевидно, что свобода, а с ней и безграничная свобода воображения, пришла в Европу и в мир, потому что должна была прийти, потому что не могла не прийти, вне зависимости от войны, без явных причин и без явных последствий: она, как иногда говорят по ошибке, сошла с небес. Вот божество, которому следует воздать почести. Свобода — великий взрыв жизненной энергии, подчиненный центробежной силе. Возникла необходимость во всем — от пищи до небоскребов. Это был момент действия, и снова великолепный буги стал всемирным гимном движению тел, обладающих свободой действия, воображения, духа. Исполняя этот танец, тело и мозг сливались в идеальной гармонии, а жизненная сила служила для них механическим импульсом".

Свобода нисходит с небес, как почти все остальное. Покидая Изолотто, я думаю о том, что некоторые его улицы красивы, а некоторые нет, да и река не везде так уж живописна. Этот квартал создавался подобно другим: где-то по воле случая, где-то нет, где-то в силу необходимости, где-то следуя чьему-то замыслу. Он появился в неприглядном месте, по соседству с мертвецами. И все же здесь хорошо, это правда, у этого места есть душа, как мы говорим для простоты.

Однажды, не очень давно, я прочла статью Сандро Веронези[69], простую и прекрасную. Он опубликовал ее в "Роллинг стоун" в связи со смертью Хантера Томпсона, автора "Страха и ненависти в Лас-Вегасе", а главное, творца гонзо-журналистики, особого репортерского стиля. Согласно его идее автор и факты имеют равное значение, сухая "хроника" без непосредственного участия журналиста не может передать никакую правду. Так вот, Сандро Веронези написал прекрасные слова о мечтателях.

Он сказал, что они проиграли. Что в шестидесятые годы казалось, будто все получится, еще немного — и мир двинется в нужном направлении, но потом — и тут он цитировал Хантера Томпсона — волна разбилась и откатилась назад. Утопия потерпела поражение, верх взял страх. Был восстановлен Старый Мировой Порядок. Но давайте, сказал в заключение Веронези, попробуем вообразить, как бы нам жилось без огнестрельного оружия. Попробуем представить, каким был бы мир, если бы разум, дарование, смелость могли прокладывать себе путь, не упираясь в жерла пушек.

"Что, молодые, скажете, это сон? — сказал Ла Пира в завершение своей речи при вручении ключей первым новоселам Изолотто в 1954 году. — Пусть так, но настоящая жизнь — это жизнь тех, кто умеет мечтать о самых высоких идеалах и претворять в действительность то, что сумел разглядеть в ослепительном сиянии идеи!"

Благодарности

Спасибо Рите Спине, которая вместе с Антонио, Маттео и Аньезе гостеприимно принимала меня всякий раз, когда я возвращалась во Флоренцию, работая над этой книгой.

Спасибо Эммануэле Треви, который открыл для меня Диди-Юбермана и многое другое, а также всем, кто помогал мне вспоминать.