Я — русский еврей

Лидия Германовна, учительница немецкого языка, как-то попросила Витю отнести домой Леше Баталову тетрадь с проверенным диктантом. В тетради стояла жирная двойка. Леша, будущий великий киноартист, еще школьником справедливо полагал, что ему математика, физика, а заодно и сталинская конституция ни к чему. И школу прогуливал. Баталов жил на Ордынке в квартире отчима, писателя Виктора Ефимовича Ардова. Витя отправился на Ордынку. От Таганки тащился через весь город. Пришел. Дверь закрыта, звонок не работает. Стал стучать в дверь. Никто не открывает. Стучал десять минут, полчаса. Повторяю, характер у Вити был крутой. В квартире был только Ардов. Он принимал ванну и лежал в пене. Слыша громкий стук в дверь, Ардов сильно нервничал. Конечно, тридцать седьмой год был позади, да и брали обычно только ночью, но в дверь стучали ногами, и у писателя сдали нервы. Он вылез из ванны, накинул халат и босой двинулся по длинному коридору ко входу. У самой двери поскользнулся и упал. И тут на него обрушилась груда лыж, стоявших в прихожей. Ухватившись за лыжу, он долго не мог оттянуться от пола. Наконец, освободившись от халата, встал и отворил дверь. Перед Витей открылось неслабое зрелище. В проеме стоял голый человек, весь в мыле, с белой пенной шапкой на голове. В руке он держал лыжу. Писатель и ученик молча уставились друг на друга. Первым пришел в себя Витя:

— Лидия Германовна просила отнести Леше тетрадку с диктантом…

Потрясенный Ардов долго еще смотрел на Витю, потом взял тетрадку и сказал:

— А вы, сударь, — чудак.

И захлопнул дверь перед Витиным носом. Писатель, разумеется, произнес слово «чудак» на букву «м». Но в словаре Ожегова такого слова нет.

Ходили слухи о необыкновенных успехах Вити у женщин, и сам Витя их не опровергал. Помню такой случай. Собрались в школьной уборной. Витя стоял в центре, на голову выше всех. Он элегантно курил бычок, держа его между большим и указательным пальцами, и рассказывал, прерывая себя кинжальными, сквозь зубы, плевками.

— Ездили мы летом с папаней на пароходе по Волге (его отец был известным киноактером). Там в ресторане подавальщица была. Ну, я вам скажу… Я с ней, конечно, жил. Но не в этом дело… Приплываем в Горький[17]. Для папани — отдельная экскурсия, поддача и все такое. Экскурсию водила блондиночка… Ничего себе. Я с ней тоже жил. Но не в этом дело. А в Астрахани вот таких осетров ловили. — И Витя на метр развел руки. — Там с одной рыбачкой у меня такое закрутилось… Но не в этом дело.

В чем, собственно, было дело, никто так и не понял. Мы слушали, раскрыв рты, глядя на Витю восторженными глазами. Главное, что рассказ про Волгу произвел на нас, девятиклассников, сильное впечатление.

После школы и института Витя работал в каком-то ответственном министерстве, а в Чернобыле отличился в ликвидации последствий аварии на АЭС. К этому времени он красиво поседел, что в дополнение к чеканному профилю и волевому подбородку делало его еще более солидным и привлекательным. Чернобыльская организация давала ему путевки для лечения на разных заграничных курортах, и Витя объездил много стран. Помню, мы встретились с ним в Израиле, где я читал лекции, а Витя лечился в санатории на Мертвом море. Встретились у нашего школьного друга Толи, который вместе с женой Олей переехал туда на постоянное жительство. По пути к Толе моя жена строго спросила:

— Ты, конечно, тост уже подготовил? И опять какой-нибудь неприличный?

— Нет, почему? Я скажу, что по израильскому радио и телевидению передали срочное сообщение. Дескать, в страну приехал Витя Б. Предупреждаем всех женщин моложе сорока. Если к вам подойдет высокий седой мужчина с медальным профилем и объяснится в любви, немедленно звоните в полицию…

— Ты с ума сошел! Ведь Витя обидится!

— Интересно, почему? Если бы такое сказали обо мне, я бы, наоборот…

— Да кто о тебе такое скажет? — вздохнула жена.

До отъезда в Израиль Толя и его жена Оля жили летом на своей даче в Гульрипше[18]. Частенько туда приезжали многие из нашего класса и, конечно, Витя. Вечерами пили «изабеллу», а Эйдельман и Городницкий устраивали литературные забавы. Смеялись так громко, что на соседней даче поэту Евтушенко не работалось. Витя в литературных вечерах участия не принимал. При первых звездах он надевал чистую белую рубаху с галстуком, модные тогда расклешенные брюки и, шурша ими о прибрежную гальку, шел в поселок, на танцы. Приходил под утро.

Однажды Оля решила отучить его от ночных походов.

— В нем слишком много энергии, нерастраченных сил, — говорила она нам, — надо их умерить.