А. Проханов: — Потом у меня было долгое хождение по митингам, связанных с Домом Советов, с Белым домом, я выступал незадолго до расстрела, я выступал на митингах с трибуны Дома Советов. И вообще я был очень митингообразующим человеком и привел туда своих сторонников. Я ходил на коммунистические митинги в ту пору, когда был альянс коммунистов и патриотов, Народно-патриотический союз России. В общем, я знаю, что такое митинг, и умею выступать на них.
О. Бычкова: — Но в это воскресенье просто вся Москва будет в митингах, и вся Москва обещает прийти в движение. В субботу, извините.
А. Проханов: — Она уже пришла в движение, невралгия огромная, все немножко сошли с ума…
О. Бычкова: — Так вы тоже сошли с ума немножко?
А. Проханов: — Ну, как и вы тоже. Ну, вот, посмотрите на свои зрачки — они расширены, и вы уже не моргаете четыре минуты, в эфире находясь. Так что мы сегодня с вами ведём сумасшедший эфир.
О. Бычкова: — Ну так это плохо, что ли, что всё пришло в движение и все немножко сошли с ума?
А. Проханов — Да нет, если это связано с Масленицей, например, и люди кидают снежками в крепости, целуют румяных баб.
О. Бычкова: — Нет, Александр Андреевич. Мы же прекрасно понимаем, что происходит что-то такое важное на самом деле сейчас опять.
А. Проханов: — Происходит революция. Происходит оранжевая революция. Меня все время спрашивают: «Как вы считаете, существуют ли симптомы возникновения в России оранжевой революции?» Я отвечаю: «Господа, оранжевая революция началась. Она проходит этап за этапом, она наращивает свой алгоритм, она, по существу, захватывает в себя все большие и большие объемы населения. Этот магнетизм, этот вал, эта гравитация так велика, что она уже не может стоять на месте, она движется. Эти стоячие митинги на Болотной и Проспекте Сахарова превратились в динамичный митинг. А динамика толпы, кинетика ее отличается от статики. И это тоже одна из фаз оранжевой революции. Поэтому на дворе — революция».
О. Бычкова: — Ну и вы тоже, значит, подключились к оранжевой революции.
А. Проханов: — Я подключился к контр-оранжевой революции.
О. Бычкова: — То есть вы за Путина, за Чурова и против честных выборов?
А. Проханов: Я не за Чурова, не за Путина, я против чертей и бесов 90-х, которые возглавляют весь ансамбль оранжевой революции. Я против тех, кто терзали мою страну на протяжении 80-х годов, потом 90-х годов, потом усилиями, гигантскими усилиями власти были отодвинуты на задний план, теперь вышли опять и танцуют свой чудовищный канкан. Я против них.
О. Бычкова: — То есть вы хотите, чтобы свой чудовищный канкан танцевала по-прежнему «Единая Россия»?
А. Проханов: — Этого хотите вы.
О. Бычкова: — Нет, что вы! Я вас только спрашиваю.
А. Проханов: — Я иду для того, чтобы в очередной раз броситься под этот танк. Один раз этот танк переехал мою страну в 80-х годах. И тогда огромное количество людей (в том числе и благородных)…
О. Бычкова: — Вы чего боитесь вот сейчас, скажите?
А. Проханов: — Я боюсь крушения государства. Я боюсь крушения государства, потому что моя философия, моя религия — это государство. Государственная идея для меня, как и для очень большого количества людей, является феноменологической сущностью мышления, переживания. И человек, который знает, что такое русская история, он видит: опять начинается крушение этого хрупкого, робкого, во многом прогнившего, не способного, не дееспособного государства. Но с крушением этого государства наступит нечто чудовищное, не менее чудовищное, а, может, более чудовищное, чем в феврале 1917 года.
О. Бычкова: — А почему, собственно, речь идет о том, чтобы сокрушить государство? Разве кто-то это предлагает сейчас? Где вообще? Вот откуда это известно?
А. Проханов: — А кто предлагал в феврале 1917-го сокрушить государство?
О. Бычкова: — Смотрите, какая у нас классная картинка.
А. Проханов: — А что там?
