Я с вами до скончания века…

Несмотря на ночное время, члены суда не пожелали воспользоваться такой льготой, и весь синедрион, с нетерпением ожидавший задержания ненавистного Пророка галилейского, собрался в помещении Каиафы. Поистине это было сборище злонамеренных, о котором предрекал Псалмопевец (Псал. 25, 5), или, выражаясь языком церковных песней, «беззаконное сонмище и собор лукавнующих богоубийц». Председатель этого собрания, зять Анны, Иосиф Каиафа с лицемерием, лестью и бессердечием саддукея соединял быстроту решений и неразборчивость в выборе средств для достижения намеченной цели. Несмотря на постоянное вмешательство в церковные дела римских правителей, часто сменявших первосвященников, Каиафа сумел удержать за собою достоинство первосвященника во все девять лет прокуратуры Понтия Пилата (Лк. 3, 2; Деян. 4, 6) и был низложен лишь по удалении его из Палестины при проконсуле Вителлии (в 36 г. по Р. X.). Теперь этому верховному судье предстояло решить дело, уже предрешенное им незадолго пред сим на совещании синедриона, бывшем по воскрешении Господом Лазаря (Ин. 11, 50). Оставалось придать уже готовому решению наружный законный вид, подыскав вину, заслуживающую уголовного осуждения, которую можно было бы приписать Господу. Моисеев закон требовал в важном обвинении показания трех или, по крайней мере, двух свидетелей (Втор. 17, 6; Чис. 35, 30). Члены синедриона, ослепленные ненавистью к Узнику, решились для приличия соблюсти порядок судопроизводства, указанный в законе, и стали искать свидетельства на Иисуса, чтобы предать Его смерти. «Люди, сами достойные осуждения, – замечает блаженный Феофилакт, – составляют вид судилища, чтобы показать, будто умертвили Его по суду». Скоро явились лжесвидетели, привлеченные, быть может, приманкою мзды или же советами, убеждениями и приказаниями начальников, находившихся в заседании синедриона. Но все показания этих людей, усердствовавших не по разуму (Рим. 10, 2), оказались недостаточными для уголовного обвинения: они были так сбивчивы, заведомо ложны и противоречивы, или касались таких мелочей, что далее озлобленные враги Спасителя не считали возможным воспользоваться ими для своей цели. Наконец выступили два лжесвидетеля, привлекшие особенное внимание судей: показания их казались правдоподобнее и подавали членам синедриона некоторую надежду на желательный исход дела. При начале Своего открытого служения, во время первой Пасхи, Господь, изгнав торжников из храма, сказал иудеям, требовавшим у Него знамения: разорите церковь сию и треми денми воздвигну ю. Св. евангелист замечает, что Он глаголаше о церкви тела Своего и что, по Воскресении Его, ученики вспомнили эти слова и поняли смысл их (Ин. 2, 19, 21, 22). Но лжесвидетели или не могли припомнить точных слов Господа, или, что вероятнее, замечая желание судей, намеренно извратили их, придав особый смысл к обвинению Узника. Они говорили: мы слышахом Его глаголюща: могу разорити церковь Божию и треми денми создати ю, – Аз разорю церковь сию рукотворенную и треми денми ину нерукотворену созижду. В сих словах можно было усмотреть явное пренебрежение к святыне храма и намек на какой-то замысел о ниспровержении существующего храма, как бы не соответствующего своему назначению, и о замене его каким-то другим. Все это отзывалось хулою на Бога, а за такое преступление в законе Моисея была положена смертная казнь (Лев. 24, 15, 16). Впрочем, по некотором размышлении, эти лжесвидетельства не были признаны удовлетворительными: смысл их не был вполне ясен. Судьи ожидали, что Господь, отвечая на ложные показания, даст повод уловить Его в слове. Но Он, по предречению древнего пророка, не отверзал уст Своих и был безгласен, яко овча, ведомое на заколение, и яко агнец пред стригущим его (Ис. 53, 7). И что мог бы сказать Своим врагам Божественный Узник? Время обличений прошло; оправдания не могли убедить тех, для коих неубедительны были знамения, а изъяснение таинственного смысла слов о Воскресении, искаженных лжесвидетелями, было бы встречено неверием.