Я с вами до скончания века…

В 26 г. по Р. X. Пилат сделался шестым прокуратором Иудеи, Самарии и Идумеи. Десятилетнее правление его совпало с временем проповеди святого Иоанна Предтечи (Лк. 3, 1–3), общественного служения, смерти и Воскресения Господа (Мф. 27, 2; Мк. 15, 1; Лк. 13, 1; 23, 1; Ин. 18, 29–19, 38; Деян. 3, 13; 4, 27; 13, 28; 1 Тим. 6, 13). Отсутствие твердой воли и бесхарактерность, льстивая угодливость перед сильнейшими, прихотливая жестокость и легкомыслие, – все эти нравственные качества, отличавшие Пилата, делали его послушным орудием искусившихся в кознях врагов Христовых для достижения предположенной ими цели – погубить ненавистного Пророка галилейского чужими руками, – руками и властью языческого правителя. Составив окончательный приговор, синедрион решился привести его в исполнение как можно скорее, не откладывая до конца наступающего праздника, чтобы такой поспешностью не дать времени правителю к более внимательному рассмотрению дела, а со стороны народа предотвратить возможные попытки к освобождению Узника (Мф. 26, 5). Но все эти ухищрения злой человеческой воли, неведомо для врагов Христовых, вели к совершению предвечного совета Триипостасного Божества, по которому, в день заклания прообразовательных агнцев, истинная Пасха наша за ны пожрен бысть Христос (1 Кор. 5, 7). С целью придать больше веса своему решению видимым единодушием, первосвященники со старейшинами и книжниками и все множество членов синедриона повели связанного Иисуса в преторию, чтобы предать Его Пилату. (По преданию, вели Иисуса Христа в преторию, как будто окончательно приговоренного к смерти преступника, со связанными руками и с веревкой на шее. По толкованию святителя Василия Великого, в воспоминание сего употребляется в богослужении епитрахиль и орарь.) Здесь, перед представителем иноземной власти, они оказались такими же лицемерами, какими всегда были. Приготовляясь к богоубийственному делу, они, тем не менее, не желали войти в преторию, чтобы не оскверниться через прикосновение к нечистому предмету или лицу: такое осквернение, по их мнению, могло бы потребовать очищения в срок более или менее продолжительный и послужить препятствием к законному вкушению Пасхи вечером того же дня (2 Пар. 30, 16–20). Появление у дверей претории синедриона с Божественным Узником, без сомнения, не было неожиданностью для правителя, знавшего о завистливой ненависти ко Христу иудейских законников (Мф. 27, 18). Пилат вышел к толпе и спросил врагов Христовых: кую вину приносите на человека сего? Римская власть, при разбирательстве важных дел обыкновенно действовала с особой осмотрительностью, внимательно выслушивала жалобы обвинителей и защиту обвиняемых (Деян. 25, 16). Но ослепленные страстью обвинители Гос пода Иисуса, рассчитывая, что правитель, ввиду исключительных обстоятельств примет жалобу их без особого расследования и, обманувшись в своих ожиданиях, возразили ему с досадой: аще не бы был сей злодей, не быхом предали Его тебе . Такое неопределенное обвинение, без ясного указания вины, без судебной оценки доказательств преступления, противоречило требованиям и обычаям римского судопроизводства, а самоуверенность членов синедриона в непогрешимости своего решения вызывала в представителе римской власти одно лишь презрение к беспорядочному и, очевидно, пристрастному суду их. Пилат, оскорбленный заносчивой речью обвинителей, в своем ответе повидимому согласился с ними и даже предлагал им обойтись без участия его и решить дело мнимого преступника на основании их собственных законов: поимите Его вы и по закону вашему судите Его. Правитель знал, что синедрион не мог выйти из пределов предоставленной ему власти и приговорить Обвиняемого к смерти, а, настаивая на смертном приговоре, должен был смириться, признать свою зависимость от воли миродержавного Рима и заговорить с лицом, облеченным доверием кесаря, совсем другим языком, почтительной покорности. В первом случае Обвиняемый освобождался бы от казни, которой, по мнению прокуратора, и не заслуживал, а во втором – приговор, постановленный о Нем синедрионом, подлежал бы новому, обстоятельному пересмотру на суде, не имеющем ничего общего с пристрастным судом иудейским. В ответ на предложение Пилата враги Христовы сознались, что судебная власть их в решении важных дел весьма ограничена, и что без согласия и утверждения римского правителя они не могут привести в исполнение постановленный ими смертный приговор: нам не достоит убити никогоже. Они так говорили на основании установившегося порядка судопроизводства в подвластной римлянам стране, хотя впоследствии бывали редкие, исключительные случаи, когда они позволяли себе нарушать этот порядок и обходились без участия прокураторов, например, при побиении камнями святого первомученика Стефана (Деян. 7, 58, 59) и при посечении мечом св. апостола Иакова (12, 2). Уклониться от принятого порядка суда в деле Господа враги Его и не могли, и не желали; не могли по причине присутствия в Иерусалиме самого прокуратора, который не потерпел бы нарушения своих прав; не желали, потому что римская казнь – распятие, позорная и мучительная, более соответствовала той жестокой ненависти, какую они питали к галилейскому Пророку. Враги Христовы не ведали, что удовлетворяя чувству мщения и злобы, они исполняют предопределение предвечного совета Божества и предсказание Самого Спасителя, Который неоднократно указывал на вознесение на крест и распятие, как на предназначенный Ему род смерти (Ин. 3, 14, 12, 32; Мф. 20, 19). Пред лицом язычника, представителя римской власти, члены синедриона не считали удобным и целесообразным указывать на мнимое богохульство, послужившее для них самих поводом к смертному приговору, а выставили тройственное обвинение в нарушении общественного спокойствия, мятеже против власти кесаря и присвоении себе царского достоинства. Как бы печалуя о благе народном, они говорили Пилату: сего обретохом развращающа язык наш и возбраняюща кесареви дань даяти, глаголюще себе Христа Царя быти. Это обвинение, несмотря на свою важность, было голословно и заведомо ложно. Христос Спаситель ходил по градам и весям с проповедью, благодетельствуя и исцеляя вся (Деян. 10, 38), и при этом устранялся от всяких видов человеческой славы, так что, когда, по чудесном насыщении пяти тысяч пятью хлебами, люди хотели сделать Его царем, Он удалился на гору один (Ин. 6, 15). В ясных словах, торжественно сказанных в ответ на хитрый, искусительный вопрос, Он повелевал воздавать кесарева кесареви (Мф. 22, 21) и всегда указывал в Себе не царя земного, а Христа, Сына Божия, Которому предстоит испить горькую чашу страданий и смерти (16, 20, 21; 20, 22). Христовы враги сами чувствовали внутреннюю несостоятельность обвинения при всей его тяжести, и хотели подействовать на правителя числом и важностью обвинителей: обретохом – мы, члены высшего судилища, законом уполномоченные блюстители общественного порядка и народного спокойствия.