Я с вами до скончания века…

Таинственное предупреждение супруги застигло Пилата в большом раздумье. Он сам хорошо понимал, что перед ним стоит Узник, ни в чем не повинный: знал, что обвинители Его предали из зависти, но как идти наперекор этим хитрым и могущественным врагам Его? Совесть Пилата была обременена тяжкими преступлениями, за которые, рано или поздно, могла постигнуть его вполне заслуженная кара: отказом своим раздражить сильных, упрямых и злых клеветников для него было опасно, потому что члены синедриона со своими единомышленниками могли бы обвинить его в новом преступлении – потворстве злому умыслу против кесаря – и тогда пришлось бы расстаться с выгодами своего положения. Под гнетом таких опасений, волновавших слабую душу Пилата, чувство справедливости, жалости и милосердия должно было уступить место расчетам своекорыстия и личной безопасности.

Между тем враги Христовы не бездействовали: пока Пилат выслушивал посланного от жены, первосвященники и старейшины употребили все усилия к наущению народа против Господа Иисуса Христа. Иерусалимляне издавна были известны неверием провозвестникам Божественного откровения (Мф. 23, 37; Лк. 14, 33) и, подобно всем иудеям, отличались слепой приверженностью фарисеям (Мф. 15, 14), которые пользовались большим влиянием на народ. Не раз уже возникала между ними распря, за кого принимать Иисуса Христа (Ин. 7, 43; 9, 16), и тогда как одни говорили, что Он Пророк (7, 40) и Христос Мессия (ст. 41), другие выражали сомнение, чтобы Пророк мог придти из Галилеи (ст. 41). Предубеждение против галилеян особенно сильно было между иерусалимлянами, считавшими себя и по вере, и по языку, и по нравам несравненно выше и чище жителей пограничной области, имевшей смешанное население (Мф. 26, 73; Мк. 14, 70; Ин. 7, 52; Деян. 2, 7). Все это заранее обнадеживало хитрых обвинителей в успехе их козней. Теперь именно, в такую решительную минуту, они, по всей вероятности, не упустили случая повторить прежние клеветы, которые были ими измышлены и рассеиваемы в народе во время общественного служения Господа. Вмешавшись в толпу, они убеждали не щадить ненавистного Пророка галилейского: Он – злодей, худший обыкновенных преступников (Ин. 18, 30), возмутитель и развратитель народа (Лк. 23, 2, 5), презритель отеческих преданий (Мф. 15, 2; Мк. 7, 1–5), разоритель субботы (Мф. 12, 2, 8; Ин. 5, 16), угрожавший разрушить храм (Мф. 26, 61; 27, 40), друг мытарей, грешников и самарян (Мф. 9, 11, 1, 19; Ин. 4, 40; 8, 48), обольститель, действовавший силой веельзевула, князя бесовского (Мф. 9, 34; 12, 24; 27, 63). Положение, в каком находился тогда Божественный Узник повидимому служило наглядным подтверждением справедливости того, что враги Его внушали народу. Продолжая наговоры с наглой хитростью людей, искусившихся в кознях, первосвященники и старейшины довели народ до того, что он решился предпочесть Христу Варавву и подать голос за освобождение его. Варавва был известный разбойник, посаженный в темницу вместе с сообщниками за произведенное в городе возмущение и убийство. И несмотря на то, что это был отъявленный злодей и что преступление его, сопровождавшееся кровопролитием, было всем известно и, бесспорно, заслуживало смертной казни, враги Христовы нашли возможность уменьшить вину его или даже совсем прикрыть ее, выставив возмущение Вараввы попыткой, подобной многим другим, к возвращению дорогой народу независимости. Сопоставляя Иисуса Христа и Варавву, первосвященники и старейшины не упустили указать слепо верившему им народу в первом – злоумышленника, разрушавшего закон, служивший для Израиля единственным утешением в скорбных обстоятельствах того времени, и в другом – случайного преступника, доведенного до преступления ревностью к отечественной свободе.