Я сам себе дружина!

Словно уговор какой-то обрядом скрепили, подумал Мечеслав. Не было такого обряда и быть, наверное, не могло. Ни в селе, ни тем паче в городцах. А вот у них теперь вышел. Обряд передачи мужу жены полюбовником. Тьфу, и вслух не скажешь. Глядя, как Дарён допивает квас, Мечеслав откинулся спиною на груду сена… и нежданно ударился затылком о чью-то узкую пятку. Ойкнуло по-бабьи, и из вороха сена возникла простоволосая, будто русалочья, женская голова с сеном во встрепанных космах. Ошеломлённый Мечеслав не враз даже признал Луниху – да и та сперва уставилась на него так, словно в первый раз за месяц живого человека повстречала. Потом снова ойкнула, прикрыв рукой тяжёлые, мягкие, с большими пятнами вокруг сосков груди.

– Ой, батюшка лесной… а я… а это всё он! Батюшка лесной, он это! Ну, вставай, погубитель! – Луниха сунула кулаком куда-то в сено, и на утренний свет явилась такая же лохматая, хоть и остриженная в кружок, голова кузнеца Зычка. Лицо кузнеца было каким-то мятым, глаза растерянно заморгали, всматриваясь в Мечеслава и Дарёна.

– Вот! – торжествующе выкрикнула Луниха. – Вот, батюшко лесной, он со мной был! Теперь – вели ему жениться! Женишься теперь, понял, Зычушко, же-нишь-ся! И Мечеслав Ижеславич видал, и Дарён Худыкинич! Женишься!

Вдовица, на радостях забыв прикрываться, ухватила кузнеца за широченные плечи и встряхнула, тот охнул по-медвежьи, с подрыком, хватаясь за голову:

– Да женюсь! Женюсь… ой, Боги милостивые…

Дарён, остолбеневший было не хуже Мечеслава, отмяк, навалившись спиною на подпиравший навес над сеновалом столб, всхлипнул, а потом захохотал, даже заржал в голос, сползая по столбу спиной и обняв опустевшую кринку обеими руками. Напротив него, уперевшись предплечьем в бревенчатую стену и уткнувшись в него лбом, беззвучно трясся, грызя губу, Мечеслав, сын вождя Ижеслава.

Глава XIII В разорённом селе

Мечеслав не знал, что спешит зря.

У чужаков было время убраться. Бессон, сын Лисы, бывшей вдовы Лунихи, и пасынок кузнеца Зычко, двигался не быстро, не прямой дорогой, а после ещё и пролежал полночи, ослабев от потери крови.

У сосны – той самой, с которой его год и пару месяцев назад приветила бранью и объедками склочница-белка, Мечеслав спешился, резвым соболем соскочив с коня. Хоть в груди и кипела ярость – а в одиночку нападать на отряд хазар в седле он всё ж не стал бы. Вытянул из тула стрелу, уложил на тетиву боевого лука. Тихим свистом подал приказ Руде – «рядом!». Верный пёс заскользил обок хозяина бесшумной тенью, дыбя шерсть на загривке и молча скалясь. Не дивно – запах крови и гари Мечеслав различал и отсюда. Слишком знакомый запах для вятича. И Мечеслав двинулся по дуге в обход села – своего села… от этой мысли хотелось топорщить шерсть на загривке и скалить клыки, как Руда.

Это моё село.

Это мои люди…

Вы зря пришли сюда, чужаки.

Некоторый опыт в разорении сёл лесовиков у них уже был. И все они знали, что, какого бы племени люди ни жили в лесном посёлке, самое первое дело – отрезать их как раз от леса. Иначе не просто не поймаешь потом беглецов в чаще, но и оставишь за спиною привычных таиться между стволов и красться по лесным тропкам мстителей. Посему, разведав расположение села, половину спешившимися отправляли в лес – когда конные загонщики ринутся на жилища лесовиков, встречать бегущих. Будь это настоящий, большой воинский отряд – могли б позволить себе жребий, а так – вожак отправил вдоль опушки тех, кто уже воевал в лесах или сам был родом из не совсем голых мест.