Я сам себе жена

Но у меня бывает много хорошего. В июле я позволил себе отпуск, второй раз в жизни. Друзья-гомосексуалисты пригласили меня в Гамбург. Я гулял по набережной, в какой-то забегаловке, рядом с проститутками, хлебал гороховый суп за две марки, шел дальше. Остановившись перед каким-то магазинчиком, я заметил, что пожилая супружеская пара с явным интересом смотрит на меня. По ним было видно, что они в согласии старились вместе. Женщина осторожно тронула меня за рукав, улыбнулась и сказала: «Мы видели Вас по телевизору. Вы не против, если мой муж сфотографирует нас здесь вдвоем?» «Нет, я ничего не имею против». Щелк. «Мы желаем Вам всего хорошего в Вашей жизни». Такие вещи трогают.

Чего бы еще я пожелал себе? Немногого. Я кругом счастливый человек. Раньше я думал, что может быть, опоздал родиться, и лучше бы мне жить на рубеже веков. Но нет: прусский милитаризм и для меня оставался бы только Капри, куда так многие стремились, чтобы спастись от военщины. И несмотря на все непонимания и нетерпимость, сегодня аутсайдерам живется привольнее, чем в кайзеровские времена.

* * *

Ни один человек не живет на свете напрасно, но мне не встретилась в жизни большая любовь. Я говорю это без грусти, потому что «всеобъемлющая» любовь, «пока смерть вас не разлучит», это безобразие. На заре человечества люди вместе жили, работали и получали свои удовольствия. Конечно, при этом были и страсти. Ведь любовь это часть жизни. Но рассматривать жизнь как часть любви — нет, так я никогда не считал. Каждый догадывается, пусть не зная точно, что может произойти с «большой любовью» после каких-нибудь трех лет жизни бок о бок в стесненных условиях панельного дома.

И я переживал страсти, больше двадцати лет был вместе с тремя мужчинами, иногда одновременно. Они помогали мне, давали советы, поддерживали в тяжелые времена, у нас были часы упоительного секса, но всепоглощающим чувством это не было. Принять другого человека каждой своей клеточкой — к такому я не готов, и, скорее всего, это было бы нездорово. Кроме того, я уже несвободен: если бы я сегодня получил новый вертиков, то пусть даже десяток услужливых мужчин толчется у меня на лестнице, я отправил бы их домой. «Ребята, приходите завтра, сегодня у меня нет времени, — крикнул бы я им, — потому что мне надо рассмотреть мое новое сокровище и найти ему подходящее местечко».

Во время моей первой любовной связи я думал: «Ах, это прекрасно! Пусть это продолжается всю жизнь». Но став старше, я думал уже по-другому. Неправильно привязывать себя, преследовать мужчину или женщину своей мечты. Человек изменяется, и при этом горизонты расширяются.

С моими мужчинами я переживал не только секс, это было что-то большее. Была ли это любовь? Во всяком случае, были нежность, симпатия, доверие.

Быть открытым, заниматься сексом втроем — я всегда воспринимал это, как обогащение. И никто не ревновал. «Я просто разрываюсь от ревности», — признался мне однажды Тутти. «Если ты будешь водить своего друга на поводке, это ничего не даст», — возразил я.

Если Йохен часто был моим советчиком, то Вернер и Герхард, две мои другие связи, которые продолжались больше двадцати лет, брали на себя роль утешителей.

Вернер обладал четко выраженной женской жилкой, часто появлялся в женской одежде. Когда я входил в его квартирку, где было расставлено множество безделушек и в клетке щебетала птичка, мне казалось, что это дом стареющей девицы.

Тем не менее, он был активной стороной в наших отношениях, ему нравилась моя женственная пассивность. «Знаешь, ты во всем, как девушка, но фигурка у тебя, как у симпатичного мальчишки», — льстил он мне. Я подлаживался к его желаниям: если он хотел видеть короткие брюки, пожалуйста, пусть будут короткие брюки, думал я. Это приводило, конечно, к смешным ситуациям, когда одна часть костюма не гармонировала с другой. Когда мы однажды бродили по Потсдаму, мальчишки крикнули нам вслед: «Смотри-ка, тетка в кожаных коротких брюках». На мне были туфли на высоких каблуках к «коротким черным».

Я бы хотел осуществить свою мечту: делить с кем-нибудь из друзей стол и постель. Но это было неосуществимо, может, и потому, что моя жизнь очень отличалась от их жизни. «Лоттхен, переехать к тебе в эти условия, где нет электричества, нет ванны, гладить утюгом 1890 года, нет, я так не могу», — сказал мне Вернер и отправился обратно в свою восточно-берлинскую новостройку. В 1984 году у него случился инфаркт и он умер.

С Герхардом, с которым я, как и с Йохеном, познакомился на «толчке», дружба продолжалось тоже до самой его смерти в 1977 году. У него были свои причуды и капризы, он был фанатиком пунктуальности, но он был добросердечным человеком. Сильный мужчина, который с удовольствием громко хохотал. Я, как женщина, опускал глазки вниз и чувствовал себя под надежной защитой.

* * *