Я – Сания: история сироты

Мужчина долго и шумно дышал в трубку, потом ответил:

– Она умерла.

Я стояла и не понимала, что происходит. Даже повесить трубку не могла. И долго потом не могла поверить, что моей тети Тани больше на свете нет. Почему? Из-за чего? Она же была такой хорошей! Потом рискнула и спросила у одной из воспитательниц о ней.

– Вообще она была пьяницей, – сказала мне та, – поэтому и умерла.

Но в это невозможно было поверить! Я ни разу не видела ее пьяной. От нее никогда в жизни не пахло спиртным. Пьяных-то я в своей жизни уже наблюдала – к некоторым детям родные родители в таком виде пробирались на территорию. Но тетя Таня? Нет! Она была совсем другой!

И я снова перестала замечать взрослых – они перестали для меня существовать. Не искала ни с кем отношений, не хотела никаких разговоров, ушла в себя. Только тете Тане я была дорога. А теперь не осталось ни одного человека, которому я оказалась бы нужна…

Чем старше я становилась, тем больше и чаще думала о маме. Ее образ в моей голове становился все ярче, все четче. Я вызывала его всякий раз, когда ложилась спать, и подолгу разглядывала воображаемое лицо.

– Не переживай, твою маму ищут, – призналась мне однажды воспитательница, почувствовав мою тоску, – возможно, она когда-нибудь придет.

Больше она мне ничего не сказала: о родителях с нами было не принято говорить. И только в четвертом классе я узнала часть правды. По четвергам в нашей группе работала старшая воспитательница. Кабинет ее располагался как раз напротив класса, в котором мы учились, и каждый, кто заканчивал работу в классе, заходил к ней. Там мы ждали остальных перед тем, как вместе пойти в группу, и некоторое время без дела шатались по ее кабинету. И вот там, на столе, лежала тетрадка. Как-то раз мы с ребятами заглянули в нее и увидели, что там от руки написано что-то про каждого из нас и даже про наших родителей!

– А что это за тетрадка? – спросил Сережа, когда воспитательница вернулась.

– Здесь я записываю про каждого, – ответила она, – у кого есть родители, у кого нет родителей. Вы же понимаете, что у всех у вас разные истории?

– О-о-о, – мы все облепили ее, – а почитайте нам! Мы тоже хотим узнать!

И она начала нам читать: у этого мама умерла, у этого в местах лишения свободы, у этого болеет. Очередь дошла до меня.

– А у Сони мама окончила академию, – я затаила дыхание и вся превратилась в слух, – причина отказа: нет возможности прокормить. По национальности она казашка.

Эти слова я запомнила на всю свою жизнь. Моя мама хорошая! Она училась в академии. Просто не могла меня прокормить – это было главное, что дало мне сил. Рассеялся туман, пропали сомнения, я теперь знала точно, что она не алкашка, не наркоманка, как говорили нам всем воспитатели, а просто у нее не было денег, чтобы содержать меня. Ведь человек не виноват, если у него нет денег. Моя мама – хорошая!

Значит, я тоже не плохая! Я хорошо учусь. Всегда стараюсь. Слушаюсь взрослых.

Знание о маме с тех пор стало моим внутренним стержнем. Только убедившись, что она существует, я почувствовала себя человеком. Появилась опора.

Я больше не принимала на свой счет обидные слова, которыми воспитательницы обычно ругали наших мам. Была такая мера воспитания сирот в детском доме – весь класс собирали на линейке, иногда целым корпусом, и кричали на нас: «Ваши матери – алкашки, наркоманки, пропащие! Они там пьют и колются, а мы тут за вами бегаем». И с тех пор я сидела и думала: «Аааа, это все не про меня. Мы с мамой просто потерялись. Она – хорошая!»

Глава 16 Маньяк

Дни в детском доме были похожи один на другой. Зимой – школа. Летом – лагерь. Помню, после первого класса нас привезли в «Омегу» в Крыму.

Поселили, как обычно, в громадные комнаты по десять-пятнадцать человек. Кровати с пружинами. Крашеные стены. Фанерные шкафы для одежды. Снова все как в доме ребенка. И такой же безликий туалет. Я заходила в него, и слезы текли из глаз сами собой.

Такая реакция организма у меня осталась до сих пор: в туалете я начинаю плакать, стоит только сесть на унитаз. То ли это память о наказаниях в доме ребенка, многие из которых происходили в туалете, и моментальное возвращение старого чувства страха. То ли тело так реагирует на то, что в детстве мне приходилось часами терпеть, дожидаясь разрешения сесть на горшок. Сложно сказать. Но как плакала в детстве, справляя нужду, так же и плачу до сих пор.