Я – Сания: история сироты

В больницу я старалась сбежать всякий раз, как в детском доме становилось невыносимо. Иногда мне кажется, я и болела только для этого – чтобы как можно чаще оттуда уезжать. А когда немного подросла, стала большая и умная, додумалась напрашиваться в санаторий. И тоже сработало!

Началось все с одного неприятного случая. Однажды в четвертом классе мы собирались в очередной музей. Везти нас должна была старшая воспитательница, Людмила Дмитриевна, а она, нужно сказать, меня невзлюбила. Например, каждые выходные она по очереди брала наших детей к себе домой. Угощала их, подарки всякие дарила, а в понедельник приводила обратно в детдом – и до следующего раза, пока очередь не дойдет. Детей много, она одна, счастье такое выпадало редко, приходилось долго его ждать. И я, конечно, тоже ждала. Очень! Но меня она не взяла ни разу! Сначала я задавала себе вопрос: «Почему? Чем я отличаюсь от остальных?» Потом мне стало обидно. Я чувствовала себя ущербной и думала, что она не берет меня из-за того, что я писаю в кровать. А еще она постоянно меня ругала. При любом удобном случае устраивала «показательную порку».

Погода в тот «музейный» день была слякотной, и Людмила Дмитриевна велела мне надеть колготки. А у меня не оказалось чистых – все они были постираны и сушились на батарее. Тогда я надела лосины, носки, а сверху брюки. Но была еще одна трудность – из-за моего плоскостопия быстро портилась обувь, «молния» на ботинках перетиралась буквально за пару недель. То ли обувь для нас закупали низкого качества, то ли у меня ноги были совсем уж кривые, но стоило чуть-чуть поносить, и вода начинала затекать внутрь. А другую обувь никто так быстро не даст. В итоге из-за той поездки в несчастный музей ноги у меня промокли насквозь. На следующее утро просыпаюсь, а у меня – бах! – и температура под сорок.

– Где ты вчера была? – Любовь Алексеевна, главный врач в изоляторе, решила, на мою голову, провести расследование.

– Ездила с Людмилой Дмитриевной в музей. – Я, как обычно, со своей правдой: нет бы сообразить, куда ветер дует, и промолчать.

– У тебя ноги были сухие? – не отстает она.

– Нет, – говорю, – промокли.

– Почему?

Я объяснила как есть – что ботинки воду пропускают, «молния» перетерлась.

– Таааак, – она резко встала, – я все поняла!

Мне она дала лекарство, положила в изоляторе спать, а сама пошла отчитывать старшего воспитателя, почему у нее дети с мокрыми ногами по музеям ходят и кому это надо. Я отлежалась, температура у меня упала, и мне говорят: «Иди вместе со всеми обедать». Конечно, Людмила Дмитриевна уже ждала меня на пороге в столовую. Искры так и сыпались у нее из глаз.

– Аааа, – она уперла руки в бока, – предательница явииилаааась!

– Что?! – Я вытаращила на нее глаза.

– Как ты посмела обвинить меня в том, что промокла?! Я тебе велела колготки надеть, а ты?! Больше ни в какой музей не поедешь, в театр не пойдешь, ничего у тебя больше не будет, кроме твоего любимого изолятора!

Она кричала и кричала. Вылила на меня столько грязи, что мне стало физически плохо. В результате я так и не поела, убежала обратно в изолятор и там дала волю слезам. Я не понимала, в чем меня обвиняют, за что такие слова?! Ничего же страшного не произошло.

Любовь Алексеевна в изоляторе как могла старалась меня утешить: «Не беспокойся, не расстраивайся, ты будешь ездить». Говорила какую-то ерунду – ни капли не успокоила, только наоборот. Я ощущала обиду не потому, что якобы я не буду ездить в дурацкие музеи, которые нам всем и без того надоели, а потому, что меня унизили, оскорбили. Ничего эти взрослые не понимают. Я попросила врача: «Уйдите, пожалуйста», – и долго потом ревела, не могла никак успокоиться.

В тот раз я пролежала в изоляторе неделю, а когда вышла, наша воспитательница как назло заболела, и ее заменяла Людмила Дмитриевна. И вот тогда для меня наступили черные дни! Она стала делать вид, что меня просто не существует.

Домашнюю работу показать ей нельзя, потому что я для нее как будто больше не существую. Подойти к ней нельзя. Мало того! Она настроила всех детей в группе против меня и запретила им со мной разговаривать. Я стала изгоем. Молчала все время и сидела одна. Плакала целыми днями. Сама у себя проверяла уроки, сама себе ставила галочки – русский сделала, математику сделала, окружающий мир сделала. Мне было очень обидно. Из-за такого пустяка меня так сурово наказали! В который раз я убедилась в том, что у меня в детском доме нет и не может быть друзей.

Я свято верю, что дети дружат только тогда, когда их учат этому взрослые. Когда объясняют и показывают на личном примере, как надо поддерживать друг друга, как в трудные минуты помогать.