Я – Сания: история сироты

Без этих «побегов» из детдомовской жизни – где все о тебе все знают, где любая сплетня разносится за пять минут и варишься в котле одних и тех же людей – я бы не выдержала, сошла с ума. У других детей были свои отдушины: они ходили в гости к родственникам по выходным, иногда уезжали к бабушкам-дедушкам на лето, иногда просто сбегали и бродяжничали, пока их не ловили и не возвращали назад. У меня не было никого. Нарушать порядок я не умела. Поэтому искала спасения в больницах и санаториях: все лучше, чем детский дом.

Глава 21 Имя

Когда мне исполнилось двенадцать лет, нас снова отправили в летний лагерь, он тоже был на море, но назывался «Горный». Как обычно, никого ни о чем не спрашивали и не предупреждали, вывезли, и все. Хочешь – не хочешь, а едешь куда сказали. Место это было очень странное: с одной стороны – горы, с другой – пустырь, и прямо посреди лагеря течет речка-вонючка, которая делит его на две половины. С одной стороны наш корпус – длинный одноэтажный барак, куда уместился весь наш детдом, а с другой – столовая и другие постройки. Дорога в столовую лежала, конечно, через речушку. И вонял этот водоем по-настоящему отвратительно – пока его перейдешь, весь аппетит пропадает.

В том лагере, кстати, я первый раз в жизни резала хлеб. Меня позвала воспитательница и говорит: «Нас сто человек, давай на всех резать хлеб. Ты умеешь?» Я пожала плечами и сказала: «Давайте». Взяла в руки нож. Стала этот несчастный хлеб пилить как могла. Куски получались кривыми, срезы – волнами. Меня же никто этому не учил, я не видела, как правильно надо делать. Воспитательница потом пришла, посмотрела на результаты моего труда и от души посмеялась, зато показала, как надо. А старшие девочки в это время чуть поодаль резали лук, и я не понимала, почему они сидят и все как одна льют слезы.

– А почему они плачут? – спрашиваю я воспитательницу.

И она опять давай смеяться, не может остановиться. Ржет надо мной, и все, ничего не объясняет.

– Птичку им жалко, – с трудом выдавливает сквозь смех.

Я смотрю, никакой птички даже в помине нет.

– Нет, ну серьеееезно?

– Подрастешь – узнаешь! – резюмировала она.

Мне до сих пор сложно понять, почему взрослые никогда ничего нам не объясняли. Неужели так трудно было рассказать о самых простых вещах, которые ребенок в семье знает с двух лет? «Птичку жалко» – и думай что хочешь. Я не знаю, как в детском доме научить ребят бытовым навыкам. Но хотя бы по-человечески отвечать на вопросы можно? Не отшучиваться. Не отмахиваться. Так я и жила в неведении, пока сама не начала резать лук, а это было уже гораздо позже, после выпуска. И каждое действие, над которым ребенок из семьи даже не задумывается, делает на автомате, мне лично давалось с большим трудом.

В лагере я с первого дня просыпалась с рассветом и, пока все спали, шла будто бы в туалет. Он находился на улице – домик такой деревянный с дыркой в полу. На самом деле я хотела посмотреть на павлинов – ранним утром они свободно разгуливали по территории. Яркие такие, красивые. Днем где-то прятались от детей, чтобы им хвосты не повыдирали, зато на рассвете можно было на них полюбоваться. И вот я замирала с открытым ртом, разглядывала каждое перышко. Однажды в такое утро за мной незаметно увязалась воспитательница Ольга Александровна – она спала в предбаннике перед нашей комнатой и следила за тем, чтобы я не писалась в кровать, а вставала в туалет.

– Сания Ринатовна!

Я вздрогнула и обернулась. На меня, хитро улыбаясь, смотрели озорные карие глаза воспитательницы. Я сначала даже не поняла и не расслышала, что она сказала.

– Санияяя Ринатовнаааа!

Я огляделась. Вокруг не было никого, к кому она могла обращаться, – только я и она. И Ольга Александровна смотрела прямо на меня. Только почему она дразнится, говорит какую-то ерунду?!

– Я Соня, – возмутилась я.

– Нет, не правда, – Ольга Александровна продолжала смотреть на меня и улыбаться, – ты – Сания Ринатовна.