Я – Сания: история сироты

В тот раз мы не поехали «сдаваться», но я их предупредила, что это первый-последний случай. Больше такого не допущу. С тех пор после поездки в город всегда проверяла у них сумки. И они больше не пытались воровать, вели себя прилично. С момента переезда в новый лагерь – он был совсем близко от Севастополя – мы, дети, уже ездили в город одни, без воспитателей и сопровождающих. Садишься в маршрутку, пять минут пути – и на месте. Младших поручили старшим, а взрослые жили своей жизнью. По-другому в лагерях на моем веку никогда и не было, с самого начала сложилась такая традиция. Если кто провинился, вызывали «старшаков» и говорили: «Поговорите-ка вот с этим. Он нарушил то-то и то-то». А как старшие могут поговорить? Только кулаками. Другим способам их не научили. Получается, процесс дедовщины запускали сами воспитатели. И вот это бесило. Дети жили своей жизнью, устанавливали порядки, каждый в меру своей испорченности, а воспитатели вообще оказались не нужны. Они включались, только когда возникали ситуации, в которых нельзя было обойтись без официальных документов. Например, в больницу своих девочек я не могла отвезти, потому что без документов нас бы не приняли, а все бумаги хранились как раз у воспитателей. Был такой случай: мою одноклассницу Олесю укусило какое-то насекомое. И нога у нее в месте укуса опухла. Воспитатели отправили нас с ней в изолятор, там говорят: «Ничего страшного, обычный укус, скоро пройдет. Идите отсюда!» А на следующий день у нее вся нога распухла и стала как бревно. Вот тут уже взрослые проснулись – девочку повезли на «Скорой» в больницу. Оказалось, у ребенка гематома огромная, сказали, что если бы еще один день подождали, то она осталась бы без ноги, пришлось бы ампутировать. Олесю положили в больницу. Потом мы с ребятами ездили к ней почти каждый день, навещали. Тут уже и воспитательница сопровождала нас, куда ей деваться.

А в обычных обстоятельствах педагоги наши не очень-то себя утруждали. Одна из них, например, все время сидела у себя в комнате и смотрела бесконечные сериалы. У нее был портативный DVD, и она с ним не расставалась. Выходила только на обед, завтрак и ужин. Ну и ночью обходы делала иногда – следила за нами, чтобы не сбежали и что-нибудь не натворили. Другая по будням, когда мы работали, ездила вместе с нами на сбор урожая. Контролировала нас там. Она не работала в садах, просто за нами следила. То есть воспитатели были с нами как сопровождающие, но в вопросы воспитания не влезали.

Мы должны были разбираться сами. И у меня в голове была такая установка, что если воспитатели этого не делают, то мне нужно подавать младшим детям пример самой. Показывать им, что хорошо, а что плохо, как надо себя вести, а как нельзя. Детям-сиротам всегда очень трудно справляться с собой, не зная общепринятых принципов. Самую простую вещь – «воровать нельзя» – невозможно было до них донести. Это как привычка, как развлечение – дети постоянно ходили и воровали в ларьках. Увидели что-то, понравилось, взяли. Ложки, вилки, сувениры, футболки. Надо – не надо, вообще все подряд. Один отвлекает, а остальные берут.

Когда я много лет спустя стала изучать этот вопрос, то выяснила, что воровство – одно из прямых следствий нарушения привязанности. Дети все время хотят пополнить недостающий ресурс. Заменяют отношения с близким взрослым, которых у них нет, материальными благами. Не знаю, почему лично у меня при всех остальных нарушениях – уход в себя, страх отношений, недоверие к людям, ненависть к тактильному контакту – была твердая внутренняя мораль. Наверное, из-за убеждения «моя мама хорошая, и я тоже хорошая», с которым я все время жила. Я всегда сверялась с образом мамы, который был в моей голове, и думала, как правильно поступить.

А с девочками приходилось устраивать долгие беседы, делать внушения. Я пыталась их образумить.

– Просто представьте, – говорила я, – придут эти продавцы к нам на работу и станут забирать у вас из ведер собранные персики. Или еще хуже – черешню. Вы весь день работали, с ног валитесь, а результата ноль.

– Не, ну это другое!

– То же самое! – старалась я донести суть. – Вы собирали-собирали, мучились на жаре, а у вас взяли и все украли. И надо заново собирать! Плохо, обидно?

– Да.