Шарлотта посмотрела через плечо и замерла: на какой-то миг неожиданность происходящего просто парализовала ее. Оказалось, что голос принадлежал тому самому здоровенному парню, который повел себя как полный кретин на семинаре по французской литературе, а потом еще и пытался подцепить Шарлотту. «Как насчет ланча?» — всплыло в ее памяти. Девушка отвернулась и заставила себя сделать очередной шаг в направлении библиотеки. Парень тем временем поравнялся с ней и даже забежал вперед, хотя и не преградил ей дорогу. Он был точно такой же, каким она его запомнила — верзила все в той же футболке, обтягивающей все те же непомерно развитые мышцы, с той же странной прической: маленьким кружком светлых вьющихся волос на макушке. Остановился он буквально в шаге от Шарлотты. Стремление убежать, избавить себя от необходимости общаться с этим человеком боролось в ней с опасением повести себя слишком по-детски. Желание повзрослеть — хотя бы в собственных глазах — наконец взяло верх. Застыв на месте, едва дыша, Шарлотта заставила себя с трудом пробормотать придушенным голосом:
— Чего тебе?
Парень вскинул перед собой руки, словно поднимая на ладонях большой гимнастический мяч, и к этому извиняющемуся жесту добавилось виноватое выражение лица. Теперь он являл собой несколько карикатурное, но вполне убедительное изображение человека, чей душевный порыв был неправильно истолкован.
— Я просто хотел извиниться, вот и все. Честно.
— За что? — все так же опасливо спросила Шарлотта.
— Ну, за то, что произошло тогда, — сказал верзила, — за то, как я себя вел, короче, я вовсе не хотел… — Парень покраснел. С точки зрения Шарлотты это было признаком того, что он, вполне возможно, говорит искренне, а вовсе не пытается в очередной раз «снять» ее, пользуясь терминологией, принятой в Дьюпонте. Впрочем, один признак — это еще не доказательство, и она ничего не сказала в ответ.
Парень сам прервал напряженную паузу в разговоре.
— Я вот все думал, ну, типа, надо бы разыскать ее, то есть тебя, и извиниться. Я как представил, что ты могла тогда подумать… Правда, извини, я не хотел тебя обидеть.
Шарлотта по-прежнему молчала — молчала и мрачно смотрела на него. Какой же он большой. Это даже что-то ненормальное. Какая у него толстенная шея, какие длинные руки с буфами мышц, выпирающими со всех сторон…
— Ну брось, давай я как-нибудь заглажу свою вину. Пойдем перекусим куда-нибудь — ну хоть к «Мистеру Рейону». Ты только пойми меня правильно — просто ланч, и ничего больше. Честно. Клянусь.
Шарлотта продолжала сверлить верзилу угрюмым взглядом. Впрочем, если прислушаться… в его голосе звучит что-то похожее на просьбу. Неужели он… уговаривает ее?
— Ты ведь небось не знаешь, кто я такой, — сказал он, и почему-то в этой фразе девушка не почувствовала намека на самодовольство.
Шарлотта помотала головой медленно и с достоинством — примерно со скоростью включенного на полную мощность электровентилятора, — всем своим видом давая понять: «Нет, не знаю, и ты даже не можешь представить, насколько мало я этим интересуюсь». Впрочем, память подбросила ей отложенную где-то в глубине и, казалось, уже забытую информацию: этот парень вроде бы баскетболист и вроде бы даже местная знаменитость. Искорка заинтересованности мелькнула в ее взгляде.
— Меня зовут Джозеф Йоханссен, я играю в баскетбольной команде. А вообще все называют меня Джоджо.
В душе Шарлотты кипели нешуточные страсти: все ее существо словно разделилось надвое, и теперь эти половинки вступили в жаркий спор друг с другом.
— Ну так что, — снова спросил Джоджо, — пошли куда-нибудь перекусим?
Ей и придумать-то надо было какой-нибудь пустяк — например, что она опаздывает на занятия или… А впрочем, девушка вовсе не обязана давать ему какие-либо объяснения. Все, что от нее требуется, что полагается по нормам приличия — это сказать «нет» и уйти.
Но она никак не могла заставить себя сделать это. В Шарлотте словно заработала вторая, автономная нервная система. Включился второй мозг, и та, другая Шарлотта, так страдавшая от одиночества, одержала верх над первой, которая взывала к благоразумию и элементарной осторожности.
В общем, Шарлотта сама не поняла, как это могло произойти (ох, видела бы сейчас мама свою «вторую» дочку), но она сумела произнести одно-единственное слою:
— Ладно.
Девушке самой показалось, что эта реплика прозвучала с оттенком неприязни или даже презрения, словно она делала огромное, но совершенно бессмысленное одолжение этому парню.