Я - Шарлотта Симмонс

Эти четыре слова прозвучали для Джоджо как гром среди ясного неба. Он был готов ко многому — почти ко всему, но не к этому. Команда тренера не просто застала его врасплох, а буквально парализовала. Его переводят во второй состав? За шесть дней до первой игры нового сезона — и притом матч состоится здесь, в Дьюпонте! Да, соперник, прямо скажем, не из сильных — Цинциннати, но ведь это первая игра сезона! Зал будет забит под завязку — студенты, выпускники, спонсоры университета и команды! Пресса! А главное — скауты Лиги! И все они увидят Джоджо Йоханссена, сидящего на скамейке! Да кому, спрашивается, пусть даже в заштатной команде, потребуется разжалованный в запасные бывший форвард? Те самые люди, которые смотрели на него порой как на божество, — обычные студенты, болельщики на стадионе, да и те, кто предпочитает смотреть баскетбол по телевизору, все, кто как молитву, как заклинание твердил: «Давай-давай, Джоджо!», кто просил у него автограф, мечтал, чтобы кумир им улыбнулся, помахал рукой, да что там — все, кто просто стремился оказаться рядом с ним, подышать с ним одним воздухом — даже эти люди отвернутся от него! Джоджо Йоханссен будет достоин не восхищения, а сожаления, и это еще при условии, что о нем вообще кто-нибудь удосужится вспомнить или подумать… Конджерс, которого вопросы внутрикомандного товарищеского этикета никогда особо не волновали, уже с готовностью снял желтую майку, обнажив накачанный пресс, напоминающий булыжную мостовую, и косые мышцы, более походившие на пластины тяжелых доспехов, чем на часть человеческого тела.

Джоджо все еще стоял неподвижно с немой мольбой в глазах. Ему до сих пор казалось, что тренер вот-вот сжалится и скажет: «Ладно, я пошутил. Просто хотел, чтобы ты собрался и заиграл, как ты умеешь». Увы, Бастер Рот был не из тех, кто устраивает театрализованные представления просто так, шутки ради. В его глазах не было и намека на то, что все это может оказаться розыгрышем. Пауза затягивалась… затягивалась… затягивалась… тянулась, тянулась и тянулась… пока у Джоджо не осталось другого выбора, кроме как начать так же медленно стягивать свою сиреневую майку. Это походило на то, как разжалованный рыцарь отдает своему сюзерену меч и кольчугу. Свидетели его позора и падения в упор разглядывали поверженного бойца Укрыться, спрятаться на этой освещенной со всех сторон люминексовскими прожекторами площадке со светлым деревянным полом было невозможно… Вскоре весь мир узнает об этом его позоре. По крайней мере, весь тот мир, до которого Джоджо Йоханссену есть хоть какое-то дело. В зале стояла гробовая тишина… никто не издал ни звука… а впрочем, что можно и нужно сказать, когда оказываешься свидетелем падения того, кого еще недавно считали чуть ли не полубогом? Последним унижением для поверженного героя стала необходимость надеть желтую майку, насквозь пропитавшуюся потом Конджерса — потом его роскошного и эффектно блестевшего черного тела. Этот пот, словно едкая кислота, впился в белую, нет, бледную, мертвенно-бледную кожу Джоджо.

Отработка подборов под кольцом продолжилась. Джоджо подумал, что нужно воспользоваться этим шансом. Нужно продемонстрировать тренеру и всем остальным, чего он стоит, нужно переиграть Конджерса, взломать его защиту, не дать тому заработать ни одного очка, задавить, разорвать его, взлететь в воздух на голову выше, размазать его по площадке, перемолоть, как в мясорубке, этого выскочку, этого сопляка, этого сукина сына. Да, все правильно; но понимал это Джоджо только умом. Настроение, задор, внутренний кураж, желание бороться — вот что требовалось для игры. А его душевные силы были на нуле. Почувствовав это, его тело тоже сдалось и отказалось от борьбы. В итоге все произошло с точностью до наоборот. Конджерсу удавалось все, что он задумывал. Он был быстрее, сильнее, сообразительнее Джоджо, как раз ему-то и удавалось сломать, растоптать, растереть и размазать Джоджо по светлым, отражавшим огни прожекторов доскам площадки. В общем, Бастеру Роту, властителю и повелителю королевства под названием Чаша Бастера, не потребовалось и пятнадцати минут на то, чтобы в очередной раз продемонстрировать свой звериный нюх на игроков, находящихся в наилучшей форме.

В свою очередь, Джоджо ушел с площадки, испытав самое страшное за всю свою спортивную карьеру унижение. Ясное дело, никто из команды не заговорил с ним. Какое там! Ребята и не смотрели в его сторону — никто, даже Майк. Майк изо всех сил изображал, что поглощен каким-то невероятно серьезным разговором с Чарльзом. Однако даже сквозь обиду периферическим зрением Джоджо поймал на себе чей-то взгляд. Он вздрогнул и резко обернулся. Похоже, эти большие глаза принадлежали Делорес — той самой волонтерше-рабыне с индейским лицом и перегруженной кормой. Она единственная из всех невольных зрителей осталась сидеть на скамейке у дверей в коридор.

— Да забей ты на это, Джоджо, — сказала она.