— А Моди так на меня посмотрела… А я даже не въехала, что на мне ничего нет, кроме свитера Вэнса… а он же ни хрена не длинный, только-только
Затем последовало перечисление всего
— Ой, мне бы сейчас чего-нибудь жирненького, — сказала блондинка. — Нет, серьезно, чего-нибудь по-настоящему
«Ха-ха-ха! Ужасно смешно!»
Глядя на них, Шарлотта думала: прикалываются и даже не представляют, как их шуточки могут кого-то задевать. Для этих девиц «Шкворчащая Сковородка» — символ самого дешевого, самого низкокачественного и плебейского фастфуда… Да и что тут удивляться: они же безупречны, эти старшекурсницы, подруги, члены одной из самых престижных женских студенческих ассоциаций в Дьюпонте: Дельта-Омикрон-Ипсилон — это звучит гордо, впечатляюще, модно, одним словом, круто. Сокращенно эта ассоциация называлась ДОИ, а в просторечии именовалась «Доилкой», причем так говорили не только те, кто состоял в ней, но и те, кто своим пренебрежительным и фамильярным отношением маскировал зависть к избранным. «Доилка», а соответственно, и принадлежавшие к ней «доярки» несли на себе гордую печать и ауру всех дорогих частных школ северо-восточных штатов, их престиж, утонченность, несомненно присутствующий снобизм и уверенность в себе. Все это в полной мере относилось к стоявшим сейчас на крыльце Сейнт-Рея хорошеньким маленьким врунишкам. При всем желании Шарлотта не могла представить себе, чтобы они, даже умирая с голоду, проглотили хотя бы грамм жира, рискуя испортить свои идеально стройные (тощие? костлявые?) тела.
— Эй, Здор'oво! Шмотки в машину положила?
Это был Хойт! В дверях Сейнт-Рея появился он, как всегда, широко улыбающийся, причем улыбающийся не кому-нибудь, а именно ей. Слава тебе, Господи! По крайней мере, Шарлотта больше не чувствовала себя невидимкой или изгоем. Наплевать на всех остальных, но хотя бы он ее увидел. Хойт бодро сбежал по ступенькам и подошел к ней. Выглядел он просто идеально — как и подобает члену престижного студенческого братства; точь-в-точь как две «доярки», стоявшие у него за спиной. Одет Хойт был в изящно и со вкусом выношенную охотничью куртку поверх светло-голубой рубашки навыпуск. Рубашка была расстегнута, что называется, до пупа, а ее нижний край торчал из-под куртки, эффектно оттеняя изрядно обтрепавшиеся по низу брюки, купленные явно в магазине рабочей одежды и, судя по их состоянию, Бог знает когда.
— Так что, сложила вещи-то? — переспросил он, подойдя к Шарлотте вплотную. Улыбка по-прежнему не сходила с его лица. Шарлотта готова была боготворить эту улыбку: она была знаком, символом, даже документом, удостоверяющим ее право на существование в этом мире. Наплевать, как она одета, наплевать, что они о ней думают, — она теперь находится в защитном поле крутизны самого крутого из крутых — Хойта Торпа.
Вот только как ответить на его вопрос, Шарлотта не знала. Нельзя же просто взять эту дурацкую сумку и…
— Нет, пока не успела, — сказала она.
А голос-то куда подевался? «Пока не успела»! Неужели две какие-то самодовольные дуры могут так запросто выбить ее из колеи?
— Да что вы все, сговорились, что ли? — весело воскликнул Хойт. — Сколько тормозить-то можно? Нам, между прочим, еще рулить и рулить, а там ведь уже официанты по линеечке выстроились — думают, что мы вот-вот подъедем. Хрень всякую по столам разложили, а мы тут того и гляди до утра протрахаемся. Где народ-то? Вэнса вижу, а остальные где? — Повернувшись к машине, Хойт заметил Джулиана и обернулся к крыльцу. Естественно, тут ему на глаза попались вэнсовская Крисси и та вторая, блондинка — Ты знакома с Крисси и Николь?
У Шарлотты упало сердце.