Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

Сидя в поезде, мчавшем нас по Германии и Франции в направлении Англии, я размышлял о своем будущем. Как станет ясно из дальнейшего повествования, моим планам не было суждено сбыться, ибо в Лондоне Судьба уготовила мне нечто, хотя внешне и похожее, но по сути совершенно иное — этакую фаршированную рыбу. Однако пока я этого не знал. В купе поезда мне представлялось, что прежде всего я подам заявление о вступлении в Коммунистическую партию Великобритании, а затем постараюсь поступить на государственную службу. В отношении первого не предвиделось практически никаких проблем, поскольку в Вене и Праге я получил, по крайней мере, одно боевое крещение. Что касается государственной службы, в частности перспектив работы в Индии, мое представление об этом было весьма туманным. Думаю, что еще в Вене я пришел к выводу, что не выдержу необходимого экзамена. Если у меня и был какой-то шанс, я не воспользовался им, поглощенный антифашистской борьбой в Центральной Европе. Мое образование к тому же не было упорядоченным и законченным. Скажи мне кто-нибудь, что я никогда не увижу Индии, я бы не стал этого оспаривать. Но если бы мне довелось услышать пророчество, что я никогда не вступлю в компартию, это повергло бы меня в изумление. И уж никак не предполагал я, что в один прекрасный день превращусь в нечто подобное фаршированной рыбе.

Через день-другой по приезде мы отправились в штаб-квартиру Коммунистической партии на Кинг-стрит и представились там Вилли Галлахеру[10] и Айзобел Браун. Галлахера я никогда раньше не видел, а вот публичные выступления Айзобел Браун слышал неоднократно: она умела не хуже Гарри Поллита[11] завоевывать внимание толпы, а это говорит о многом. Вопрос о немедленном вступлении в партию не стоял. Галлахер что-то записывал по ходу моего рассказа о нашем нынешнем положении и деятельности в Австрии. Затем, извинившись, объяснил, что вынужден будет навести справки: дело в том, что в последнее время из Центральной Европы прибывает масса подозрительных людей. А поскольку Австрийская компартия находится на нелегальном положении, то, вероятно, придется какое-то время подождать. Он предложил нам прийти снова через полтора месяца.

Я начал готовиться к поступлению на государственную службу. Заполнил анкеты, обозначив в них предметы, по которым готов пройти экзамен, и подчеркнув свое желание заниматься Индией. В графу «поручители» я записал нашего домашнего доктора и преподавателя экономики Денниса Робертсона, руководителя моей студенческой группы в Тринити-колледж.

После нескольких дней, проведенных в доме родителей, мы поселились в меблированной комнате на Вест-Энд-лэйн, за которую пришлось платить целых 17,5 шиллинга в неделю лишь потому, что к ней примыкала крошечная кухонька — скорее чулан, чем кухня. Обосновавшись таким образом, я вновь приступил к занятиям и возобновил контакты с прежними друзьями, большинство из которых были либо коммунистами, либо сочувствующими. Мы, как правило, недоедали. Первого мая мы отправились в Кемдентаун, чтобы принять участие в организованном компартией праздничном шествии. Так я в последний раз открыто выразил свои политические убеждения, а потом наступил перерыв в 29 лет.

Однажды вечером, где-то в середине мая, к нам зашел близкий приятель, с которым я после возвращения из Вены виделся раза два или три. В ходе тех встреч мы подробно рассказали ему о своих венских приключениях; он знал также, что мы собирались вступить в компартию Великобритании. После нескольких общих фраз он предложил мне прогуляться, галантно извинившись при этом перед Литци[12] за столь необычную просьбу. Когда мы вышли на Вест-Энд-лэйн, он поинтересовался, получил ли я какие-нибудь известия с Кинг-стрит. Услышав отрицательный ответ, он. сказал, что собирается сделать мне предложение, способное коренным образом повлиять на мое будущее. Мной интересуется один человек, некто «чрезвычайно важный». Человек этот в курсе того, чем я занимался в Австрии, и хотел бы встретиться для обсуждения некоторых, возможных вариантов, вытекающих из моей предыдущей деятельности. Готов ли я с ним встретиться? Приятель убедительно рекомендовал мне согласиться, так как эта встреча вполне может приобщить меня к служению делу коммунизма. Когда я согласился, приятель предостерег меня, слегка приоткрыв истину. Он попросил ни в коем случае не посвящать Литци в детали нашей беседы, пока я не увижусь с «чрезвычайно важным» человеком, а сейчас сказать ей, что мы просто обсуждали партийные дела. Литци удивилась, когда я вернулся домой с плотно сжатыми губами, но она была достаточно дисциплинированна и не стала приставать с расспросами.