Мы долго придерживались устоявшейся традиции — по субботам обедать в ресторане. Ким считал, что в этот день там меньше народу. Мы приходили к часу, когда еще мало кто успел проголодаться. Нам нравился «Метрополь» — красивый интерьер и хорошее обслуживание, куда мы повели и Джозефину в один из ее приездов. В длинном меню большинство блюд было вычеркнуто. Никаких свежих овощей, кроме дежурного «столичного» салата из картошки под майонезом. И это в августе, когда на каждом шагу продавались огурцы и помидоры!
В ответ на наше удивление пожилой официант доверительно сказал:
— Мне стало стыдно работать. Все заинтересованы только в банкетах.
Обслуживая сразу по 50—100 человек, легче мухлевать,
Бывали и приятные исключения, но преобладали отрицательные впечатления, и этот печальный опыт постепенно отбил у нас охоту к ресторанам, тем более что любое из тех блюд, которое мы там пробовали, Ким готовил гораздо лучше. Мы долго испытывали свое терпение в знаменитом грузинском ресторане «Арагви». Так, заказав «цыпленка табака», получили половину вареной курицы, старой и холодной. Вместо жареной расплющенной тушки на тарелке горбилось то, что должно было называться «цыпленком табака». Обескураженно глядя на это бледное неаппетитное блюдо, я лишь спросила:
— А где же чесночный соус, который непременно подается к цыпленку?
— У нас нет чеснока, — было мне ответом.
В другой приезд Джозефины мы устроили в «Арагви» большой прием с участием коллег Кима, которые и заказали стол. Нас хорошо и вежливо обслуживали, но в сациви, которое готовится из кур, почему-то попадались рыбные кости. И все-таки мы не могли придумать ничего интереснее, чем «Арагви», когда приехал Грэм Грин. Потом Ким извинялся перед ним за качество еды. Зато нам повезло, когда мы ужинали там с супругами Найтли. Они остались довольны, и Филипп вдохновенно фотографировал наш пир, но… без пленки, что обнаружил только по возвращении в Лондон.
«На днях у нас побывали несоветские друзья, и мы повели их в «Арагви», опасаясь худшего. Тем не менее нам подали вполне приемлемую пищу с большим количеством зелени и четырьмя бутылками грузинского вина в дополнение к обычным закускам», — напишет Ким Грэму 27 января 1988 г.
Наш куратор Владимир с восторгом рассказывал о загородном ресторане «Русь», и мы поехали туда с Джозефиной. Пока Владимир заказывал стол, мы потоптались вокруг озера и набрели на уютный теремок, который оказался баром, но без единого посетителя. Я заказала по рюмке водки. Скучающий бармен чистил ногти и, не отрываясь от своего занятия, процедил сквозь зубы:
— Чистую водку нельзя.
— А какую можно?
— Только в коктейлях.
— Тогда коньяк.
— Тоже нельзя.
— А из чего коктейль?
— Из водки, коньяка, шампанского и лимонной эссенции.
Вздрогнув от одного перечисления, мы покинули этот «гостеприимный» уголок. К тому времени наш стол был готов — заставлен закусками и откупоренными бутылками со сладким крепленым вином. Кима очень удивил такой принудительный ассортимент — он никогда не пил крепленого вина. Но сухого вина, как и. водки, здесь не было, и нам пришлось довольствоваться коньяком.
Среди посетителей ресторана выделялись две категории: иностранные туристы и советские торговые работники. Последние не оставляли сомнений в своей профессиональной принадлежности (теперь «сословные» различия не так бросаются в глаза, как бывало прежде, если не говорить о «новых» русских). Все признаки благосостояния были налицо: обтянутые кримпленом толстые животы, массивные золотые украшения, а под столом большие сумки, набитые бутылками с водкой. Они заказывали музыку (в прямом и переносном смысле) и веселились от души. Пускались в пляс, обнимались и садились друг к другу на колени. Почему-то женщина танцевала с женщиной, и обиженные мужчины следовали их примеру. Иностранцы смотрели на все это как на аттракцион, считая, что видят истинную Русь.
Как-то в зимний морозный день