Речники прониклись особой симпатией к Джону: они с удивлением говорили, что никогда в жизни не видели, чтобы кто-нибудь выпил столько водки и при этом вел себя так прилично. Ему даже доверили штурвал корабля, которым он уверенно управлял на большой скорости. Огни города стремительно приближались к нам, и я зажмурилась от страха — мне казалось, что мы вот-вот врежемся в многоэтажный дом на берегу. Между тем Джон плавно подвел катер к причалу, вызвав одобрение команды.
Судя по тому, как часто у нас бывали Джон и Джозефина, им эти поездки доставляли удовольствие. Джон сам говорил об этом, но однажды удивил меня, когда, оглядывая кухню, сказал:
— Здесь все так примитивно, но, несмотря на это, мне так хорошо у тебя!
А я-то думала, что у нас шикарная кухня, так же считали и мои друзья, у которых все было гораздо скромнее. И только побывав в Англии, в гостях у детей, я поняла, какая бездна нас разделяет на бытовом уровне.
Самый младший сын, Гарри, приезжал при мне только один раз (он побывал в Москве еще до моей встречи с Кимом и ездил с ним в Эстонию). На этот раз он приехал в декабре. В тот год выдалась на редкость морозная и снежная зима, и мы катались с ним на лыжах в Измайловском парке (для этого специально купили ему лыжи с ботинками), а потом мама угощала нас обедом с блинами. Обед ему пришелся по вкусу, но желания повторить лыжную прогулку у него больше не появилось, как и оказалось достаточно всего одного посещения открытого бассейна «Москва».
Мы старались показать Гарри все достопримечательности, но московская жизнь, как и сам город, не вызвали у него интереса. Я переживала, что мои усилия пропадают даром, не зная, чем его можно порадовать, а он утешал меня, что вполне счастлив и в такой мороз предпочитает оставаться дома и подолгу спать, как медведь в берлоге.
Дети обычно приезжали на две недели в разное время — в рождественские или пасхальные каникулы либо летом. К их приезду мы старались накапливать деликатесы, и у них создавалось впечатление, что икра не сходит с нашего стола
Разумеется, мы хотели показать детям наиболее привлекательную сторону московской жизни и, кажется, преуспели в этом. Судя по всему, наши гости преувеличивали уровень благосостояния Кима, а он поддерживал эту иллюзию. Хотя их удивлял скудный ассортимент наших магазинов, они полагали, что к нам это не имеет отношения. Зато в те годы был большой выбор сувениров — всевозможные предметы из камня, металла и дерева, изделия с росписью из Хохломы и Палеха и многое другое. Мне доставляло удовольствие покупать им подарки, которые они сами выбирали.
Киму предоставляли служебную машину, когда мы встречали и провожали детей в Шереметьево, а также на дальние поездки, такие как в Звенигород или Суздаль. Ким никогда не получал отказа в своих просьбах, но в повседневной жизни мы редко пользовались такими услугами.
Радуясь приезду детей, Ким и расставался с ними без сожаления. Он привык к уединенному образу жизни, и любые гости его утомляли. Я тщательно готовилась к приему детей, любила их встречать (Ким оставался дома, пока я ездила в аэропорт) и всегда грустила, расставаясь с ними. Мне даже казалось, что эти визиты доставляли больше удовольствия мне, чем Киму.
У Кима часто сочувственно спрашивали, каким преследованиям подвергаются его дети. Советским людям было известно, что члены семьи неизбежно пострадали бы в аналогичной ситуации в нашей стране. Они не могли поверить, что его шпионская деятельность никак не отразилась на жизни детей. Только однажды, когда Джон решил отправиться фотокорреспондентом на вьетнамскую войну, отголоски прошлого его отца напомнили о себе. Ему медлили с выдачей визы в паспортном отделе, и он считал, что причиной тому была фамилия Филби. Визу он все-таки получил и побывал во Вьетнаме. Кстати, никому из детей не чинили препятствий с поездками в Советский Союз.
Думаю, что труднее всех было самым младшим — Миранде и Гарри, когда умерла их мать, а вскоре они лишились и отца.
Братья и сестры, все пятеро, мало похожи друг на друга и еще меньше напоминают Кима. Я с трудом находила у них что-то общее во внешности с отцом. Иногда это сходство обнаруживалось в отдельных чертах лица, в походке или жестах. Джон, очень теплый, душевный, был наиболее близок Киму и разделял его политические взгляды.
Как-то во время майских праздников в Москве Джон стащил на улице два красных флага (удивительно, как ему удалось беспрепятственно прошагать с ними по городу) и растянул их над кроватью в спальне Кима, видимо в знак уважения к идеалам отца.
Патриция, младшая сестра Кима, выразила свое понимание в иной форме — она прислала вместе с теплым письмом пластинку Фрэнка Синатры. И среди его песен она выделила одну — «Мой путь», подчеркнув название и надписав «Киму от Пэт».
Там есть такие строки: