Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

Занятия Кима со студентами носили форму собеседований или деловых игр и в какой-то мере напоминали уроки актерского мастерства. Эти встречи проходили в непринужденной обстановке — за рюмкой коньяка и чашкой чая. Ким обучал своих подопечных умению произвести хорошее впечатление, манере поведения, общения, объяснял, как надо разговаривать, о чем беседовать. Его советы, даже в мелочах, в таких, например, как выбирать одежду, подобающую случаю, как уметь носить вещи, были необычайно полезны. Этому их никто другой научить не мог. Таким путем Ким помогал своим студентам войти в определенный образ, внедриться в чужую среду, стать «своим среди чужих», одним словом, быть англичанином.

Вместе с тем Ким сетовал, что его не использовали в свое время, когда он действительно обладал бесценными знаниями. Он считал, что его опыт безнадежно устарел, что он слишком отстал от жизни и не может принести достаточной пользы своим слушателям. Но студенты уверяли, что его опыт уникален, и очень дорожили этими семинарами. В письме к М.П. Любимову от 14 апреля 1977 г. Ким писал:

«На следующей неделе мы уезжаем в Ленинград (по делам), а через неделю — в Крым на отдых, который, надеюсь, я заслужил. Тем временем я продолжаю говорить всякую ерунду мальчикам, а они, похоже, готовы меня слушать — возможно, они все же что-то от этого получают».

Ким тщательно готовился к своим занятиям — это было заметно по его сосредоточенному, даже отрешенному выражению лица, которое у него появлялось накануне встречи со студентами. При этом я не видела его сидящим за письменным столом, никаких конспектов или планов он не составлял, придумывая очередную тему семинара на ходу.

«Мы снова взялись за старое: в этом году у нас двое новеньких и один или двое из старого состава. Сегодня я встречусь с ними во второй раз и усиленно ворочаю моими бедными старыми мозгами, пытаясь придумать, что бы такого им сказать, чего они еще не знают.

Желаю тебе всяческих профессиональных успехов, и, если какие-то мои случайные замечания смогут этому способствовать, я буду горд и счастлив» (из письма Майклу от 31 октября 1983 г.).

В последние годы своей жизни Ким часто болел, и каждый выход из дома становился для него проблемой. Однажды, когда он шел на занятия, ему пришлось пешком подниматься на девятый этаж, так как испортился лифт. Домой он вернулся вконец обессиленным. После этого случая Ким предложил куратору перенести встречи с учениками на нашу квартиру. Эта просьба была выполнена, хотя и неохотно, поскольку считалось нежелательным расширять круг наших посетителей.

И все-таки даже дома Киму становилось с каждым разом все труднее справляться с этой нагрузкой.

«Дело в том, что я отметил конец нашего юбилейного года и начало нового самым неподходящим образом: в декабре меня жуткий прихватил бронхит, а в январе — грипп. Сейчас я только выбираюсь из всего этого и надеюсь возобновить беседы с нашими молодыми друзьями в будущую пятницу» (из письма М.П. Любимову от 17 января 1978 г.).

Ким жаловался мне, что говорить беспрерывно в течение двух часов очень утомительно. Со временем интервалы между семинарами стали увеличиваться, и мне приходилось все чаще звонить куратору, прося перенести очередной урок на неделю или на неопределенный срок. Тем не менее эти занятия, хотя и с большими перерывами, продолжались до последнего года жизни Кима.

«Сразу же после праздников я начну читать четвертый курс лекций молодому поколению. Кажется невероятным, что я прочел уже три курса. Тот, кто первый сказал: «Время летит», был наверняка прав» (из письма М.П. Любимову от 4 ноября 1979 г.).

Не прерывалась его связь и с учениками, работавшими за границей.

«Я только что выбрался из больницы и ко мне приехала старшая дочь с мужем и моим старшим внуком (ему теперь уже 20!) на Рождество, и мы только сейчас начали возвращаться к нормальной жизни.

…Мне очень понравилось твое интервью с Питером Устиновым. Я встречался с ним несколько раз в 1944–1946 годах, в начале его карьеры, но по-настоящему я знаю его отца. Клоп, как все его звали, был очень интересным человеком. После эмиграции его семья приняла немецкое гражданство, и Клоп поступил на службу в германское Министерство иностранных дел. Когда он работал в германском посольстве в Лондоне, его завербовало МИ-5. Он «дезертировал», когда при нацистах ему стало слишком жарко, но продолжал работать среди немцев и сделал немало хорошего. Когда в 1944 году он стал менее полезен для МИ-5, они предложили его мне, и я немало поспособствовал тому, чтобы отправить его в Лиссабон, где было много немцев, которые к тому времени главным образом беспокоились о том, как спасти свою шкуру. Вот тогда я узнал его достаточно хорошо.