Я, Шерлок Холмс, и мой грандиозный провал

— Она приняла ее достойно и сдержанно. Должно быть, пережитые потрясения закалили ее и сделали тверже.

— Она всегда была такой, — заметил он, чуть улыбнувшись.

— Мистер Флой, — сказал я, когда его взгляд снова принял земное выражение, — позвольте задать вам более личный вопрос. После того, как мисс Лайджест было предъявлено обвинение в убийстве вашего отца, вы более чем ясно дали всем понять, что порываете с нею какие бы то ни было отношения. Что заставило вас изменить решение и даже принимать участие в оправдании мисс Лайджест?

Гриффит Флой внимательно посмотрел на меня и задумчиво затушил окурок о край пепельницы:

— Я люблю ее, — сказал он, — и люблю гораздо сильнее, чем думал раньше. Когда я увидел ее в тот вечер в парке, когда понял, что навсегда потерял отца, я был разбит и потерян. Во мне кипели боль и злость, мне нужен был виновный, и я совсем потерял голову. Когда я немного успокоился, когда узнал, что Элен отрицает свою вину, я стал мыслить более здраво.

— Вы успокоились ценою памяти об отце? Или вы больше не думаете, что это мисс Лайджест убила сэра Чарльза?

— Я не знаю, кто убил моего несчастного отца, но я хочу верить, что это была не Элен, — ответил он невозмутимо. Своими глазами я не видел, что она убила его, и у полиции нет стопроцентных свидетелей, поэтому моя вера в Элен не результат выбора между нею и отцом, не предательство его памяти, а скорее доказательство любви к ним обоим. Я всегда хотел жениться на Элен, и потому если ее вина не будет доказана в суде, для меня она останется невиновной, и я смогу забыть обо всем.

— Почему бы вам в таком случае не изложить свои изменившиеся взгляды в полиции? Возможно, это помогло бы мисс Лайджест, ведь инспектор Лестрейд считает вас ее заклятым врагом.

— Наверное, я так и сделаю в ближайшее время. Думаю, и Элен это будет приятно.

— Я вижу, она вам действительно небезразлична.

— Вы говорите так, как будто я должен был вам это доказывать, — насмешливо заметил он, глядя на меня из-под полуопущенных век.

— Я так долго убеждал саму Элен в своей любви, что не хочу теперь повторять это для кого-то другого. Даже для вас, мистер Холмс.

— Мне это и не нужно: достаточно того, что я вижу.

Он кивнул с таким видом, словно и в самом деле все его действия по отношению к Элен были ежеминутным образцом нежности и обожания. Я слушал его и не мог понять, неужели он так верит в то, во что хочет верить, или же держать окружающих за идиотов стало его постоянной привычкой. Сейчас он, наверное, все же уловил смысл повисшей в воздухе паузы и снова заговорил:

— Вы, должно быть, много говорили с Элен обо мне, — сказал он, — и, возможно, сомневаетесь в том, что мое чувство не осталось без взаимности. Если хотите, можете так думать, но при этом вам стоит учесть, что вы плохо знаете Элен, а это может стать причиной ошибочных выводов по тому, что она говорит, относительно того, что она делает на самом деле… — Его голубые глаза победоносно заблестели, но я почему-то не почувствовал себя уязвленным — что-то говорило мне, что за прошедшие недели я узнал Элен намного лучше, чем он за все три года их знакомства.

— Мисс Лайджест действительно не слишком распространялась о своих чувствах к вам, мистер Флой, — сказал я.

— Вы предлагаете приписать это ее лицемерию?

— Лицемерию? Нет. Просто она слишком ценит свою свободу и независимость, слишком пестует свою гордость, но мне известно и то, что за всем этим скрывается… — он снова посмотрел на меня своими светлыми глазами.

— Мы немного отвлеклись, мистер Флой. Расскажите о том, как именно умер сэр Джейкоб.

Он устремил взгляд в пространство перед собой:

— Мы с ним довольно долго беседовали, хотя говорил в основном он — убеждал меня в выгодности того, что собирался сделать. Потом он вдруг замолчал, а когда я посмотрел на него после затянувшейся паузы, то увидел, что его лицо стало пунцовым. Я спросил, что с ним, но он только что-то прохрипел и быстро осел на пол. Я сидел достаточно далеко и не успел его подхватить, но слава богу, Лайджест, падая, не ударился головой.

— И вы сразу же позвали на помощь?

— Ну, разумеется.

— Так значит, в вашем разговоре не было ничего такого, что могло бы взволновать его до приступа?

— Решительно ничего. Эта последняя беседа была одна из самых мирных за прошедшие годы. Но вообще-то, по-моему, Лайджест был слишком слаб, чтобы ссориться, и слишком заинтересован в сделке, чтобы намеренно грубить мне.

— Над чем же вы смеялись, когда говорили с ним?

Его тонкие брови театрально взметнулись вверх:

— Старина Келистон! — улыбнулся он.

— Я всегда считал, что он слишком рьяно исполняет свои обязанности… Я смеялся, потому что мне было смешно. Это противозаконно?

— Отнюдь. Но что именно вас рассмешило?

— То, как Лайджест изложил мне предложения арендаторов.

— Возможно, ваш смех показался ему оскорбительным?

— Нет, он сам улыбнулся в ответ, и это было в середине нашего разговора, если уж вы пытаетесь усмотреть тут связь с его смертью.