Я шкурой помню наползавший танк

Когда зной начинает донимать степь, она обряжается в тончайшие одежды из ковыльных волокон. Эти одежды невесомы, как поступь ангела, и не скрывают прелестей распаленной близостью солнца земли.

А еще в ковыле есть сходство с морем, по которому шквал проводит белопенные ленты. И хотя в травяных волнах невозможно утонуть, они одинаково опасны для животного и человека.

Говорю об этом попутчице-коллеге, которая страстно возжелала окунуться в ковыльное море.

– Я – не овца, – отмахнулась дама. – Как-нибудь выпутаю из подола и прически цепкие ости. А вообще, если хотите знать, ковыль – не просто редкое, но и целебное растение. При грамотной дозировке оно ставит на ноги даже хронического паралитика.

Свою речь в защиту краснокнижного вида коллега завершает желанием – привезти домой ковыльную прядь:

– Пристрою возле зеркала. Пусть в прихожей круглый год будет маленькое лето. А то война докатится до этих холмов и всё испепелит.

Однако я воспротивился. Споры ковыля грузом ложатся на легкие. А потом умерщвленные цветы только тяготят взор и душу.

МАЛЬЧИК-С-ПАЛЬЧИК ТРИДЦАТОГО КАЛИБРА

Партизанская балка, этот островок байрачного леса на берегу впадающего в Кальмиус ручья – сплошное очарование. Здесь ранней весной воздух делается лазоревым от распустившихся пролесок, а чуть позже, в мае, бесчисленные куртины пиона узколистого перекрашивают его в рубиновые, с вкраплениями изумрудов, тона.

Наш кормчий, да и я за компанию, столько раз навещал сей уголок степи донецкой, что может вести машинёшку по скатывающейся вниз дороге с завязанными глазами. А вдобавок способен безошибочно перечислить сучки на досках стола, который ломаными линиями отражается в бегучей воде безымянного ручья.

Однако сегодня Вольдемар заартачился:

– Хочешь – завязывай мне глаза, хочешь – не завязывай, но в Партизанскую балку не заманишь никакими коврижками.

Впрочем, я особо и не настаиваю. По словам хозяина здешних мест лесника Фёдора, притаившийся в балке батальон правительственных войск прошлой ночью причесали «Градами», поэтому туда лучше не соваться. И действительно, даже за версту слышно, что островок байрачного леса до самых сердцевин разлогих дубов пропитался горелым, и теперь в нем разноголосо стучат молотки, словно кто-то сколачивает гроб на целый взвод.

– Подбитую технику, поди, ремонтируют, – комментирует происходящее Вольдемар. – И при этом так матерятся, что с пионов лепестки осыпаются.

– Ты прав. Пережившие бомбардировку служивые сейчас злы похлеще пчел, улей которых разломал медведь… Ладно, возвращайся на трассу. Доедем до старого карагача и повернем налево. А там через мосток – Новогригорьевка. Если верить леснику, селу тоже досталось.

Фёдор малость соврал. Причесали не Новогригорьевку, а молодой бор на околице. Однако и этого оказалось достаточно, чтобы нагнать страху на жителей. Проехали взад-вперед по улице, которую от горельника отделяет вошедший в силу ручей, ни одной живой души. Лишь на обратном пути, у съезда на мост, за живой изгородью мелькнуло что-то пестренькое, вроде сойки-пересмешницы.

Малявка. Лет пять или чуть поболее. Платьице в розовых зайчиках, повязанная на бабий манер косынка, баюкает завернутую в синюю тряпицу куклу.

– Ты чья, красавица, будешь?

– Мамина. А ушками – папина.

– Позвать родителей можешь?

– Могу. Только они все равно не придут.

– Очень заняты?

– Очень… Марточку лечат.

– Марточка это кто?

– Коровка наша. У нее белая звездочка на лбу. А теперь еще и одного рога нет.

– Потеряла?

– Это не кошелек, чтобы потерять. Папа говорит, рог большим осколком отбило, а маленькими шею поранило.

– Почему родители ветеринара не пригласили?

– Приглашали. Не едет. Ему, наверное, тоже страшно. У нас ведь, дяденьки, теперь война…

– Ты не о том спрашиваешь, – прошипел мне в ухо Вольдемар. – Разве не заметил, что за куклу ребенок нянчит?

– Вижу, – так же, шепотом, ответил я. – И размышляю, каким макаром у малявки игрушку выцыганить.

– Возьми шоколадку в бардачке. Меньшему внуку купил, да забыл отдать.

– Послушай, девица-красавица, а как твою куклу зовут?

– Это не кукла, – поправила малявка. – Мальчик-с-пальчик. Мне мама, когда я была маленькая, сказку про него читала.

– Откуда он у тебя?

– Возле мостика в пыли лежал. Несчастненький такой. Так я его отмыла…

– Давай договоримся: ты нам игрушку, мы тебе – шоколадку.

– Обижать Мальчика-с-пальчик не станете? – заволновалась малявка. – Он же такой несчастненький.

В два голоса поклялись, что для нас лучшая забава – пеленать мальчиков-с-пальчик. И таки добились своего.

– Высокие договаривающие стороны после изнурительных дебатов пришли к обоюдному соглашению, – рассмеялся Вольдемар, оглядываясь на заднее сиденье, где лежал завернутый в старую косынку Мальчик-с-пальчик, он же – снаряд тридцатого калибра. – От опасной игрушки мы ребенка уберегли, но сами можем влипнуть… Раньше за патрон мелкашки срок давали, а здесь штука посерьёзнее.

– Ничего. На первом же блокпосте сбагрим воякам. Вместе с пелёнкой, пусть они по долгу службы нянчатся.

ДУША ОБИДЫ НЕ ТАИТ