Я (СИ)

— Ты, смотрю, страх потеряла?

Евгений разнимает их, хмыкая:

— Спасибо за представление.

— Ты меня помнишь? — спрашиваю у Смерти. Она часто преследовала меня. Сначала старуха, потом Настенька, теперь…

Поворачиваю голову вбок, откашливаясь. Кажется, мои внутренности — это желе. Ничего, кроме опустошения, нет.

У меня иной характер. Лучнев не похож на зажатую в себе Крота, на воинственного Малевича, потерянного и возвышенного Птича, милую и трогательную Колибри. Лучнев — это Жук.

Слышу чьи-то шаги. Такие неспешные. Открываю глаза, откидывая голову назад. Девушка в белом платье со светлыми волосами целует меня в губы.

— Здесь все становятся старше. Сам не люблю держать детей, жена ревет,— бросает Смерть.

Родные карие глаза смотрят на меня.

Самая красивая… И для меня…

— Так кто ты? — спрашивает Смерть.

В голове нет ответа. И только под конец понимаю, что за всю свою жизнь мне не удалось использовать местоимение «Я».

Никто.

— Так зачем жить? — спрашивает Евгений, затушив свечу.

— Чтобы в конце умереть, — мой ответ уходит в темноту.

Примечание к части Используется стихотворение Владимира Высоцкого "День без смерти".

  Конец

По секрету, раньше все люди были бессмертны. Их создавала Жизнь, любила и оберегала. Но потом их стало слишком много. Так много, что Смерть решил создать себе коллекцию мертвецов. Талантливых, прекрасных, самых лучших. Чтобы они были всегда и радовали его вечно. Только Жизнь не особо оценила этот подарок мужа, в особенности потому, что на Земле стало куда больше плохих людей. Смерть пожал плечами, и так вообще все люди стали смертными. Многие совершали суицид. Такие слабаки Смерти не нравились, а возвращать их в мир живых было более чем бессмысленно. Поэтому ничего не оставалось, как поместить эти несчастные души в реку, где они будут находиться до скончания веков.

— Дамы и господа!

Все затихают, внимательно слушая меня. Их глаза направлены на сцену, освещенную ярким светом прожекторов. Сзади расположен огромный экран, где показывают цветущий город. Играет легкая музыка. Отмечаю про себя, что и внизу, и наверху мне приходится выполнять одну и ту же роль — роль ведущего.

— Сегодня перед вами выступят прекрасные юноши и девушки. Весна, друзья, весна! Прекрасная пора, все цветет. Давайте же поприветствуем наших участников восторженными аплодисментами.

Все они выходят на сцену. Все, от мала до велика. От десяти до двадцати. Пятеро ребят с удивлением смотрят на меня, широко улыбающегося. По ним видно, как они дрожат. Я даже чувствую запах, который веет от них. Страх. О…

В первых рядах сидит Смерть со своей супругой Жизнью. Он аплодирует, серьезно смотря за происходящим. Конечно, за все это время он уже подустал от подобных представлений. Сегодня Смерть — мужчина. Его черные, как смоль, волосы растрепаны. И это совершенно не смотрится с его костюмом. Что же, сколько бы веков мне ни приходилось твердить ему о стильном внешнем виде, Смерть только отмахивался.

После этих мыслей, которые, вероятно всего, он услышал, его синевато-белое лицо озаряет улыбка в сотню острых зубов. Крючковатый нос морщится. Он распрямляет узкие костлявые плечи, закидывает ногу на ногу, аплодируя еще громче нашим пятерым знакомым.

Разумеется, они видят его и Жизнь. Она выглядит куда аккуратнее своего мужа и уж куда скромнее обычного: волосы цвета спелой сливы забраны в пучок, вместо разноцветного длинного одеяния бирюзовое платье длиной до колен. Жизнь все еще грустит, однако Смерть уже проявил милосердие, решив забрать одного из ребят.

На сцене выступает группа ребят с танцем, пока мне приходится стоять в углу, за кулисами, щелкая зажигалкой. Да, пришлось свечу переделать в это нечто, чтобы не было так глупо ходить среди людей. А красный огонь нужно зажигать, чтобы поддерживать грань между миром живых и мертвых.

Разумеется, изюминкой вечера и последними выступающими становятся мои пятеро знакомых.

Крот, выходя на сцену, трясется. Я называю автора и название мелодии, жду начала, но…

— Дэниэл Тепер. «Одинокий камушек».

Это не то, что она должна была играть, совсем не то. У нее был заявлен Мартин Херцберг… Но только лишь тихий зал прорывают нежные звуки музыки, как мне становится ясно — она думает, что выбрали ее. Она чувствует себя неуютно в этом черном, совершенно не подходящем ей платье, потому сидит ссутулившись, стараясь не проронить ни слезинки, что у нее очень плохо выходит.

Мелодия короче заявленной, поэтому Крот вдыхает поглубже, и…

Зал рукоплещет, на лицах, заплаканных или просто грустных, появляются улыбки. Она играет мелодию из «Марио» с таким задором, что ноги невольно начинают топать в такт.

Странно, что меня зацепила именно она, такая обычная, даже нелепая. Такая сложная, но в то же время очень простая.