Я — следователь

И теперь, сидя на скамейке рядом со своей матерью, Вовчик не отводит восхищенного взгляда от судьи. Он понимает, что она руководит рассмотрением дела, как дирижер оркестром. Постепенно Вовчик убеждается, что участковый был прав, когда говорил, что преступники будут найдены. Подростку становится ясно, что на передней скамье люди, действительно совершившие преступление. И хотя они упорно не признают этого, юлят, изворачиваются, истина медленно, шаг за шагом, обнажается перед присутствующими...

— Знакомы ли вы с инструкцией о применении фосфида цинка? — спрашивает председательствующая; на ее строгом красивом лице нет той улыбки, с которой она задавала вопросы Вовчику.

— Знакомы, — один за другим отвечают подсудимые: завотделением совхоза Беличенко, рослый, с широкими покатыми, прямо-таки богатырскими плечами, и агроном Вайсин, маленький, толстенький, кругленький, постоянно к месту и не к месту вскакивающий со скамьи. «Как колобок или ванька-встанька», — думает Вовчик с неприязнью.

— Прошу вас, Беличенко, объяснить суду, с соблюдением каких условий должен практически применяться этот ядохимикат. — Голос судьи ровен, ни тени недоброжелательности не проскальзывает в ее тоне.

Мальчик несколько разочарован: разве так нужно разговаривать с преступниками?

— Фосфид цинка применяется с целью отравления грызунов. Для этого берется зерно, которое смачивается в растительном масле, после чего слегка посыпается фосфидом цинка. В масле оно смачивается для того, чтобы порошок яда приклеился к зерну. Ну и подкладывается грызунам...

— Как оно должно раскладываться? Прошу ответить конкретно, — снова звучит ровный, даже спокойный голос судьи.

— Отравленное зерно должно опускаться в норку и присыпаться землей, то есть стенки норы должны обваливаться.

По всему видно, что Беличенко не хочется конкретизировать этот вопрос, ох как не хочется, но по настоянию председательствующей он вынужден это делать.

— Достаточно, можете садиться. Вопрос к подсудимому Вайсину: вам было известно это правило?

— Да... то есть нет, я не давал указания сыпать отраву поверху.

Отвечая, Вайсин то приседает, то выпрямляется; сзади кажется, что он танцует замысловатый танец на одном месте.

— Я прошу вас ответить конкретно: известны ли вам требования инструкции, предписывающие засыпать фосфид цинка в норы грызунов и присыпать обязательно землей?

— Это мне известно, — соглашается Вайсин.

— Тогда почему же яд оказался разбросанным по поверхности?

— Недоглядели. — Вайсин пожимает плечами.

— Что вы скажете на этот вопрос, подсудимый Беличенко?

— Согласен, что недоглядели.

— Следовательно, вы не выполнили возложенных на вас обязанностей?

— Выходит, так, — соглашается Беличенко.

— Не выполнили, — мямлит вслед за ним Вайсин, — но прошу суд учесть, что сделали мы это не умышленно.

Часа через четыре Вовчик, уговоривший мать остаться в суде до конца, вытянув шею, слушает четкие слова приговора:

— «...Заведующий отделением совхоза Беличенко и агроном Вайсин, грубо нарушив инструкцию о применении фосфида цинка, допустили разбрасывание яда по поверхности, что явилось причиной гибели 237 диких гусей. Таким образом, в результате халатного отношения к своим служебным обязанностям со стороны Беличенко и Вайсина животному миру причинен значительный ущерб. ...Суд приговорил...»

— Мама, а ты знаешь, я буду учиться на судью, — говорит Вовчик матери, когда они идут домой.

— Дурачок. — Она ласково треплет его за вихры.

Приговор оглашен, и Августа Васильевна вместе с заседателями направилась к выходу. Они прошли мимо переминающегося с ноги на ногу Вайсина, на лице которого застыла глупенькая беспомощная улыбочка, мимо застывшего, как монумент, Беличенко. Глаза его были красны от слез. Во время чтения приговора он не выдержал, поспешно достал после растерянного похлопывания по карманам большой клетчатый платок и начал усиленно тереть глаза. Сейчас он побелевшими пальцами крепко сжимал платок в руке и мрачно смотрел в одну точку перед собою...

Боровикова отпустила секретаря судебного заседания, распрощалась с заседателями и осталась одна. Кончился еще один непростой день ее жизни. Она устало присела за стол и прикрыла глаза, но вдруг неожиданная мысль заставила ее нервно подняться. Боровикова заходила из угла в угол, с волнением обдумывая поразившую ее мысль, простую мысль, почему-то не пришедшую к ней раньше, еще вчера вечером или сегодня днем: «Виктор, вероятно, причастен к звонку Мещерякова. Он был в курсе этой гнусной просьбы. Да, да. Причастен!..»