Я слишком долго мечтала

– Ну-ну, не делайте вид, будто вы не в курсе. Такие слухи распространяются быстрее молнии, особенно когда речь идет о пилоте, изображающем Брюса Уиллиса… За шесть месяцев до пенсии я мог себе это позволить… и попался на месте преступления!

Я прекрасно понимаю, чем обязана Жан-Максу. И говорю, положив руку ему на плечо:

– Не переживай, ты наверняка отделаешься взысканием. Ты ведь у нас легендарный пилот, с тобой все хотят летать. И мы тебя в обиду не дадим. Мы все тебя поддержим, а нас сотни!

– Тысячи! – поправляет Жан-Макс. – Если ты мобилизуешь на это дело всех моих бывших пассий, то – тысячи!

Шарлотта краснеет, подносит руку ко рту и впивается зубами в браслет своих часиков. Фло явно колеблется, не зная, чью сторону принять. Она никогда особенно не благоволила Жан-Максу, особенно в части его отношений с женщинами, но если бы он не подоспел на помощь, протаранив фургон…

И она, в свою очередь, берет слово:

– Окей, на тебя донесла Сестра Эмманюэль. Ты же знаешь, она строгая блюстительница нравственности. Но мы ее уговорим не обвинять тебя, смягчить свои показания, и она…

– Это еще не все, – прерывает ее Жан-Макс, не отводя взгляда от звезд. От Млечного Пути. – Не все, – повторяет он. – Я выдал себя, когда меня вызвали на ковер. На меня нажали, заставили покаяться, и я признался в своем грехе, но в другом.

В грехе? Значит, было еще что-то, кроме перепихона в кабине над океаном? И я готовлюсь к худшему… Жан-Макс снимает руку со штурвала и делает вид, что крестится.

– Сестры мои, знайте, что я много лет занимался скромным трафиком спиртного, провозя его без таможенного досмотра и санитарного контроля. В небольших количествах, но высшего качества – для избранных клиентов. В Америке у меня есть небольшая сеть распространителей. Лучшие сорта русской водки. Старинные марки рома. На прошлой неделе, в Монреале, я откопал редчайшее канадское виски – Alberta Premium…

И тут я вспоминаю магазин на улице Сен-Дени в Старом Монреале и Жан-Макса с канадскими долларами в руках; он разговаривал с какими-то двумя типами мафиозного вида. Значит, контрабанда! Наконец-то разъяснилась хоть одна тайна, и плевать, что наш командир оказался еще более сложной фигурой: блестящий пилот, неутомимый бабник, герой, спасший мне жизнь, а вот теперь еще и контрабандист, торгующий элитными винами и водками.

– Несколько наших бонз принимали от меня подарочки в бутылках, но работяги попроще вцепились мертвой хваткой и не отпустят, пока не вызнают все до конца… И не только в отношении спиртного. А еще и по поводу того случая в кабине.

Шарлотта краснеет. Фло сверлит взглядом Жан-Макса, словно ждет, хватит ли ему наглости назвать имя стюардессы, с которой его застукали.

– Ну я им и выдал имена всех наших стюардесс, – заявляет Жан-Макс и с усмешкой начинает перечислять: Монополова, Зубровка, Гавана, Альберта…

И меня который уже раз поражает смелость Жан-Макса. Я ему верю. Он обязательно устоит и никого не выдаст. Похоже, его застукали с Шарлоттой, но если Эмманюэль не донесет на нее, он-то уж точно этого не сделает и всю вину возьмет на себя.

– Ну-ну, не печальтесь, сестры мои! Я еще поборюсь с Air France, буду стоять на своем до последнего. Что вы скажете, если я приглашу вас через десять дней слетать со мной в Джакарту? С тех пор как я показал себя героем в парке Чикано, мне нужно поддерживать свою репутацию, а я им наверняка пригожусь на этом рейсе.

Джакарта!

Мне вспоминаются слова Лоры, сказанные как раз перед моим отъездом. «Ты что, мам, не смотришь новости? Там же цунами! Волны пятиметровой высоты снесли дома на Суматре, на Яве… Тысячи людей остались без крова…»

* * *

Цунами.

Мое цунами.

Где все началось и все закончилось.

В дверь кабины стучат. Второй пилот уже нервничает. За ним стоит Патрисия, старшая стюардесса, мы ей нужны. «Идите работать, девушки! И не мешайте Жан-Максу пилотировать».

Командир подмигивает нам на прощанье. Мне бы следовало успокоиться – все ведь разъяснилось, даже несколько второстепенных тайн; вдобавок я была на краю гибели, а друзья меня спасли. И все-таки не могу отделаться от тревожного чувства. Оно возникло в тесной пилотской кабине и не рассеялось, а только окрепло. Я незаметно рассматриваю командира и обеих стюардесс, пытаюсь припомнить наши разговоры, начиная с Монреаля, начиная с Сан-Диего, и отогнать это мерзкое ощущение, убедить себя, что слишком плохо думаю о них, однако чем упорнее отгоняю мысль, тем назойливей она возвращается ко мне, страшная в своей очевидности.

Каждое слово, произнесенное в кабине пилотов, было неискренним.

И каждый из троих – Шарлотта, Фло и Жан-Макс – мне лжет!

* * *