Я слишком долго мечтала

Нас семеро за столом. Потом остается пятеро – близнецы побежали играть. Потом четверо – Марго по-прежнему сидит возле меня, но вся ушла в свой мобильник.

Барбекю.

Валентин прекрасно справился с этой задачей – посмел бы он не справиться! Лора ни на миг не спускала с него глаз. Он так усердствовал, будто от успеха жареного мяса зависело, согласится ли она стать его женой и войти с ним в супружескую пещеру.

Мне, в отличие от Оливье, Валентин очень нравится.

Я знаю, что в один прекрасный день он умыкнет нашу дочь в какую-нибудь отдаленную жандармерию, где нет больницы Биша и где Лоре придется работать обыкновенной сельской фельдшерицей. Но Валентин меня забавляет. И хоть он инспектор, или лейтенант, или еще бог весть в каком звании, здесь, за столом, он держится так робко, словно попал на допрос к своему тестю. Разве что Оливье не светит ему яркой лампой в глаза, как следователь преступнику.

– Вам давно пора подумать об отпуске, моя дочь очень устала. Неужели это было так срочно – обставлять комнату близнецов? Так же срочно, как обустраивать винный погреб?..

Салат.

Я придвигаю к Лоре мой подарочек, привезенный из Лос-Анджелеса, – стеклянный шарик, где снежинки вихрем взвиваются над горой «Парамаунт»[92]. Она с минуту разглядывает его. Как и все другие шарики ее коллекции, заботливо собиравшейся последние двадцать лет, этот тоже останется в Порт-Жуа, на полке в ее бывшей спальне, где теперь спят близнецы, когда гостят у нас. Они еще слишком малы, чтобы давать им в руки эти шарики, так полагает их строгая мама.

Сыр.

Лора кидает салфетку на мобильник младшей сестры. Марго вскидывается, готовая наброситься на сестру, но девочки тут же со смехом вскакивают и уходят. А я вдруг осознаю, до чего же мне приятно их внезапное единение. Валентин барабанит пальцами по столу, изображая тамбур-мажора на параде.

Лора и Марго возвращаются, торжественно неся роскошный торт «Бланманже с кокосовой стружкой», мой любимый.

Ветер с Сены проворнее меня гасит свечки на торте, но их будут зажигать снова и снова, чтобы близнецы, сидя на коленях у мамы, тоже в этом поучаствовали и все мы дали себя сфотографировать.

«Смотри, Этану и Ноэ не было еще двух лет. Значит, это 2019 год. Мне исполнилось пятьдесят три…»

* * *

И наконец Лора протягивает мне три подарочных конверта.

А Валентин, наш барабанщик, еще усердней выбивает дробь на столе.

– Это тебе, – говорит Лора. – Тебе и папе. В общем, подарок всем нам.

Я вспоминаю слова моей старшей дочери перед отлетом в Лос-Анджелес: «Ты еще ничего не запланировала на свои четыре свободных дня? Тогда ничего и не планируй!»

Лора поясняет:

– Это единственный способ, который мы придумали, чтобы удержать тебя с нами, мама. И чтобы заставить тебя проветриться, папа! И чтобы мы были при этом все семеро!

– Неужели каникулы? – с легкой тревогой восклицает Оливье.

Я ощупываю конверты, в них какие-то бумаги. Билеты? Путешествие? Запланированное на промежуток между Лос-Анджелесом и Джакартой?

У меня замирает сердце. Еще не вскрыв конверт, я уже догадываюсь о маршруте. И все же мысленно прошу, молю всех богов на свете, всех, кого люди придумали во всех странах мира, заклинаю их: сделайте так, чтобы я ошиблась!

– Мам, ну ты открываешь или нет? – спрашивает Марго слегка раздраженно. Нет, скорее возбужденно.

32 1999

Мы сидим на террасе вдвоем. Как парочка влюбленных. За круглым столиком на террасе с еще голым бетонным полом. Оливье колеблется между ипекакуаной и тиковым деревом. Он способен часами рассказывать мне о достоинствах и недостатках каждой из этих экзотических пород. Я отвечаю, что мне все равно: «Решай сам, какой пол настелить на террасе, только поскорей, а то будешь думать до Лориного совершеннолетия». Маленькая Лора играет рядом с нами.

Ей-то как раз нравится бетонный пол, она может рисовать на нем мелом. Сердечки – для своих родителей, солнышки, облака. И еще самолеты – мамин самолет. Возле Лоры сокровище – снежный шар, который я привезла ей из Лос-Анджелеса, с Микки и Минни, держащимися за руки в калифорнийском Диснейленде; я успела купить его в последний момент, в аэропорту. У Лоры нормальная температура и никаких резей в животе, как будто Оливье все это выдумал. Сам он утверждает, что все это от ее воображения, просто она скучала по тебе.

Сад окутывают мягкие сумерки. Я предпочитаю дневному свету эти предвечерние мгновения, когда все птицы со стариц Сены поднимают гомон в ожидании ночи. В течение нескольких минут мне кажется, что все в порядке. Что мне здесь хорошо. Что я могу сколько угодно летать по свету, но вернусь именно сюда. Оливье настоял на том, чтобы открыть бутылку «Гевюрцтраминера». Это у нас такой ритуал, чтобы отмечать мою «стоянку». Обычно мы выпиваем бокал, от силы два, но не успевает бутылка опустеть, как я уже снова в полете. Оливье шутливо утверждает, что, уезжая, я оставляю ему достаточно вина, чтобы «залить печаль разлуки».

– Милый, я подала заявление…