Я служил в десанте

Я не помню, о чем мы еще говорили, но помню, что решили разыграть Ирину. Когда мы приехали в Ессентуки, был уже вечер. Город был затемнен. У дверей в дом Люба надела мою пилотку, взяла за спину мой вещмешок и, перекинув через руку шинель, вошла в дом. Там она объявила, что ее призвали в армию и она сейчас уезжает на фронт. Мать и Ирина переполошились: «Как же так! Ты еще молодая! Чем ты можешь быть полезной на фронте?»

– Оказывать первую помощь раненым! – бодро ответила Люба.

Мать расплакалась. И тогда Люба призналась, что это не ее вещи и что я ожидаю Ирину во дворе. Ирина выбежала, на радостях обняла и доверчиво прижалась ко мне. Я был взволнован.

Я видел, что и мама Ирины, Елена Тихоновна, была мне рада. На столе появились угощения: кукурузный хлеб и чай. Я извлек из своего вещмешка деликатесы военной поры: настоящий черный хлеб, банку тушенки и несколько кусочков сахара. Ужин получился царский! За ужином начались расспросы: что с моей ногой? (я, естественно, храбрился) как на фронте? известно ли что-либо о моих родителях? Меня принимали здесь не как чужого, и это мне было дорого. Спать меня уложили на полу единственной небольшой комнатки. Дочери легли с матерью.

Раздумья

Я долго не мог заснуть. «Если останусь жив, – думал я, – приеду в Ессентуки и женюсь на Ирине». Впервые в жизни у меня появилась конкретная мысль о женитьбе. Я представил себе, как хорошо это будет. В том, что и она, и Елена Тихоновна согласятся на мое предложение, я не сомневался – не потому, что был самонадеянным юношей, а потому, что во всем чувствовал их отношение к себе. Но тут же на смену радужным мечтам пришла реальность. Слова «если останусь жив» обрели вполне ощутимый смысл. Раньше я понимал, что могу умереть, но это понимание было каким-то абстрактным. Теперь я всем своим существом почувствовал, что и я, как другие, смертен. Это не испугало меня, я только подумал: «Зачем портить девушке жизнь, да и мне воевать будет нелегко. Женюсь, если останусь жив… ««А если буду калекой, без ноги или руки?» – пришла мне в голову мысль. – Что тогда?» Я живо представил себя калекой и решил, что тогда постараюсь исчезнуть из жизни Ирины. Пусть лучше считает, что меня нет на свете… Люди женятся для счастья, а какое счастье жить с калекой?

Так думал я, лежа на полу в комнате будущей своей жены, и в мыслях моих не было ни тени жалости к себе. Быть убитым или остаться калекой было большей реальностью, чем остаться живым… Я любил Ирину, любил жизнь, но, как многие мои сверстники, считал, что есть вещи, за которые можно и умереть.

Но усталость и рана сморили меня, и я уснул.

Трудно быть на войне почтальоном

Утром я отправился на склад и нашел ящик с запасными деталями. Там на меня набросились с вопросами о солдате, которого я не знал. «Скажите правду. Неужели вы не знаете Алексея? Он же в вашем корпусе!» Мне было трудно объяснить, что я ничего не скрываю. В корпусе около 14 тысяч парней. Всех знать невозможно. Потом я навестил семью Невструева и передал посылочку. Радость была неописуемая. И жена и дети не знали, куда меня усадить, просили рассказать о Василии Ивановиче Я рассказывал, а женщина, прослезившись на радостях, все повторяла:

– Слава Богу! Слава Богу!.. Здесь о ваших боях рассказывали такие ужасы… Хотите чайку? Вы, наверное, голодны.

Она хотела угостить меня скудными продуктами, которые прислал Василий Иванович. Я вежливо отказался и поспешил уйти.

Мне нужно было побывать еще в нескольких семьях, передать приветы, добрые и недобрые вести. Добрые вести передавать легко. В то время люди радовались, даже если услышат слово «ранен». Они не знали, что иное ранение хуже, чем смерть. Люди всегда живут надеждой на лучшее, а «ранен» – это все же надежда. Но как вымолвить слово «погиб» и убить навсегда надежду?!

Не сказать? Утаить или соврать?

Я не знал почему, но сердцем чувствовал, что это грех. Я и сам желал, чтобы те, кому я дорог, узнали бы, где и при каких обстоятельствах я покинул этот мир. Узнали бы это от живого свидетеля, а не из скупых букв похоронки. Ох, как тяжела оказалась для меня эта миссия!

В бою человек как бы тупеет, и боль потерь там не так остра. Это защитная реакция организма, без нее можно было бы рехнуться. Настоящая реакция на пережитое наступает позже, когда бой окончился и ты оказался в госпитале или в относительно спокойной обстановке. Вот тогда подробности боя и гибель товарищей всплывают в твоей памяти со всей остротой, и многие подробности пережитого вызывают в тебе боль и ужас.