Я служил в десанте

Мы вышли из землянки. Я был доволен, что так начал разговор, – это устанавливало между нами нормальную дистанцию. Все-таки я не мальчишка, а командир. Впрочем, девчонки были моего возраста. Некоторые были и старше меня. Когда одна из них, открыв дверь, позвала нас, я уже чувствовал себя более уверенно.

– Садитесь, – сказал я серьезно, – поговорим.

Девчонки смотрели на меня с нескрываемой иронией.

Но когда я сказал, что речь идет о их пребывании в роте и многие советуют мне избавиться от них, лица сразу стали серьезными.

– Мне говорили, что вы матюгаетесь, курите… Посмотрите на себя, на кого вы похожи! Вы ведь девчонки!

Заговорили все разом. Стали жаловаться, оправдываться.

– Прекратите базар! Если вы хотите, чтобы я что-нибудь понял, говорите по одиночке.

– Мы пошли в армию, чтобы воевать, а на нас здесь смотрят, как на барышень или девок! Мы не девки! У всех у нас высшее или неполное высшее образование. А к нам пристают с сомнительными предложениями. Отвязаться невозможно. Пока не пошлешь подальше – не отвяжется. Видели вы начальника оперативного отдела? У него вся голова в бинтах. Вы думаете, он в бою пострадал? Дуня дежурила по штабу, а он стал приставать… Дуня схватила графин и дала ему по голове. Графин разбился, и он сразу пришел в себя. Вы думаете, нам легко? Девчонкам нужна вата, а ваты нет. Мы дергаем ее из матрацев, а это опасно в смысле гигиены. А посмотрите, какие у нас сапоги! Они на три-четыре номера больше, чем нужно. О каком виде можно здесь говорить!

Мне стало жалко девчонок, и я решил оставить их в роте.

– Я постараюсь решить ваши проблемы. Разбирать ваше поведение на комсомольских собраниях я не буду. И не потому, что добренький. Скоро мы все пойдем в тыл врага. И, может быть, не все из нас останутся живы. Я не хочу, чтобы вы ушли из жизни, не узнав того, что должны знать по природе. Встречайтесь со своими парнями. Но если будет замечен разврат – немедленно уберу из роты.

Утром я повел роту на стрельбище. Показал им, в каком виде их оружие, и, когда все отстрелялись, сказал:

– Вам кажется, что я к вам придираюсь. Нет! Я хочу, чтобы в бою вы остались живы. А вы – самоубийцы. Вы не ухаживаете за оружием и не умеете стрелять.

Потом я повел своих солдат на полосу препятствий. Преодолевать полосу препятствий я был мастак. Прошелся по ней и увидел, что произвел хорошее впечатление. А уж когда показал приемы рукопашного боя, рота без оговорок признала меня. Марк Степанов с восторгом говорил:

– Ну, теперь все ребята – ваши! Я сам, признаться, не думал, что вы так хорошо подготовлены. А вы в военном деле – настоящий артист!

Пришло пополнение, и я первым делом отобрал из прибывших нескольких солдат, знающих портняжное и сапожное дело. Поручил им заняться одеждой и обувью девчат. После гор трупов, которые я видел, и после девчонок, убитых в станице Савенской, во мне произошли какие-то перемены. Я не могу сформулировать их, но я стал больше ценить жизнь и женщин. Несмотря на свою молодость, к девчонкам из своей роты я испытывал отцовские чувства – относился к ним без сантиментов, но по-доброму. Думая о своих бойцах, я всегда помнил, что отвечаю за их жизни перед матерями.

Сегодня, когда речь заходит о девушках, первое, что приходит на ум, – это модное слово «секс». На нашей войне было не так. Мне приходилось видеть, что творится с командирами, превратившими своих подчиненных девчонок в сожительниц. Это всегда приводило к тяжелым и даже трагическим результатам. Я позволить себе такого не мог. И могу положа руку на сердце сказать, не лукавя, что между мной и девчонками были другие, чистые отношения. Я им рассказывал о Ирине, показывал ее фотографию, которую носил в нагрудном кармане гимнастерки, и это меня в какой-то мере спасало от соблазнов. Кроме того, я считал, что отношения между командиром и подчиненным – отношения зависимые. Командир волен посылать подчиненного в бой, часто на смерть. При такой зависимости я считал физическую близость командира и подчиненной явлением аморальным. Потом, когда стал кинорежиссером, я продолжал считать такие отношения режиссера и актрисы ненормальными. «Я тебя снимаю, а ты со мной спишь!» – это не любовь, а производственный концерн. Конечно, бывали исключения.

Григорий Васильевич Александров был по-юношески влюблен в Любовь Орлову, женщину и актрису, достойную большой любви. Такие же отношения мне доводилось видеть между Панфиловым и Чуриковой. Сам же я очень рад, что не женился на актрисе. Я не хотел бы предстать перед читателем этаким чистюлей, которого не волнует женская красота. Это была бы ложь. Я, как все нормальные мужчины, влюблялся. Я тоже знаю это счастье и эту боль. Я влюблялся, терял голову и делал глупости, но при этом старался не допускать в своих отношениях с женщинами ситуаций профессиональной зависимости, ибо считал такие взаимоотношения аморальными. Были соблазны, и немалые. Но я сумел сохранить семью и не предать свою первую любовь.