Я слышу, как ты дышишь

— Ясненько. Еще… — он так пытался выглядеть непринужденно, и при этом так откровенно смущался, что Вера краснела чисто на эффекте испанского стыда, и улыбалась, прикусывая губы и мечтая, чтобы Двейн уже разобрался в своих желаниях и инструкциях поскорее. У него плохо получалось, она не выдержала и поинтересовалась:

— Еще что-нибудь?

— Нет, все, — наконец выдохнул он, — господин придет через полчаса.

— Хорошо, — с облегчением кивнула она, он вытер лоб и кивнул:

— Да, хорошо.

Вера беззвучно захихикала, он зажмурился и отвернулся, но тоже начал смеяться, успокоился, поклонился и вышел. И она быстренько спрятала незаконченную вышивку, обещая себе заниматься такими вещами только в спальне под замком. Убрала сундук, разложила новые вещи по шкафам и пошла греть обед.

Когда пришел министр, она уже почти все накрыла — он всегда был точен, как японская железная дорога, можно было не бояться, что еда остынет. Его шаги звучали так, что она начала улыбаться раньше, чем увидела его — почти танец, ничего не болит, жизнь неприлично прекрасна. Хотелось сделать что-то с лицом, но таких вершин владения собой она пока не достигла, поэтому улыбалась глупо и жизнерадостно, и ей почти не было за это стыдно, потому что он улыбался точно так же. Чисто выбритый, в новом костюме, весь какой-то необъяснимо сияющий, она не могла понять, как это у него получалось, был бы он женщиной, она бы подумала, что это хороший салон красоты и умелый макияж, но господин министр, похоже, владел какой-то особой техникой омоложения, которую было бы неплохо выпытать.

Она представила, как пытает его щекоткой, привязав к кровати чулками, и смутилась еще сильнее — топлива для фантазии он ей подкинул сегодня массу, было одновременно радостно от такого изобилия и досадно от неполноты картины, хотелось уже точно узнать, везде ли он такой идеальный.

— Все хорошо? — наконец спросила она, он кивнул:

— Все прекрасно.

— Надо это заесть.

— Отличный план, — он осмотрел накрытый стол, Веру в новой рубашке и юбке, яркость его сияния уже переходила все границы, она не выдержала и отвела глаза чтобы не ослепнуть, развернулась к столу за тарелками с салатом, которые решила подать в последний момент. И министр сразу же оказался за ее спиной, поправил ее воротник и сказал почти на ухо:

— Как вам новая одежда?

— Хорошо, — у нее от его голоса встали дыбом волосы на шее, и оттуда, где он стоял, это было отлично видно.

— Этот воротник обрезать не будете? — еще тише и еще ближе сказал он, она полуобернулась, глядя на его пальцы на своем воротнике, тарелки в руках стали подрагивать, она держала их на весу слишком долго.

— Нет, не буду.

— Точно не мешает? — его дыхание скользило по шее под воротник, и он мешал ей, да, ей вся одежда мешала.

— Все прекрасно, — прозвучало как мольба оставить ее и дать спокойно умереть, она и сама это поняла, это злило и раздражало, но прекращать не хотелось, он наслаждался каждой секундой, излучая свое удовольствие как запах, как тепло кожи, она тонула в этом наслаждении как в пуховой перине сегодня ночью.

— Госпожа Вероника, — он медленно убрал короткую прядь волос с ее шеи, стал убирать вторую, но на середине движения как будто передумал и вернул обратно, поправил. Она не понимала, каким чудом все еще стоит на ногах, внутри творился армагеддон, и остатки здравого смысла молились о спасении, глядя на пылающие небеса и в это спасение не веря. Она пыталась вызвать в памяти картину недавней обнаженной хирургии, чтобы воззвать к собственной совести, но совесть пускала слюни и отказывалась выполнять свои обязанности — он взрослый человек, это его решение, почему она должна чувствовать себя в ответе за его кровь и боль? — У вас руки дрожат, госпожа Вероника.

Она поставила тарелки и расслабила пальцы, от ощущения, с которым кровь потекла по освобожденным мышцам, стало так приятно, что она закрыла глаза. Руки покалывало, еле ощутимо, как будто на кожу попадали искры от бенгальских огней, касались и сразу гасли, маленькая пиротехника, ручная, как котенок…

— Вам нужна помощь? — он потянулся к тарелкам, с двух сторон от нее, провел кончиками пальцев по краям, как будто проверял на гладкость. Такой белый фарфор и золотой рисунок, такие смуглые руки и почти сошедший кровоподтек на ребре ладони, шест Эрика был толщиной с ее запястье, сколько у него было времени между ее телепортацией и его ударом — секунда, полсекунды? Нужно было думать быстро… — Или вы сами справитесь, госпожа Вероника? — его шепот блуждал где-то за ухом, почти по коже, она смотрела на его руки и видела калейдоскоп галлюцинаций из его жестов — руки министра Шена вращают карандаш, пальцы министра Шена гладят ножку бокала… Он медленно потянул шпильку из ее волос, зубами. Узел ослабился и рассыпался, несколько прядей упали на грудь, он взял одну и пропустил между пальцами, где-то далеко внизу.

Ее тело ощущалось бесконечным, бескрайний простор, реки и горы, теплый ветер…